— Университет мы не могли себе позволить.
— Зато ты мог себе позволить швырять деньги направо и налево. Путешествовать по миру на фешенебельных лайнерах, отдыхать в Шотландии, развлекаться.
— Помилуй, Гэбриэл, какие у нас развлечения?
— Повторяю, ты бездумно транжиришь деньги. Почему твои девочки не ведут в доме хозяйство, как многие в их положении?
— Фрида собирается стать актрисой.
— Пожалуйста, не надо меня смешить. — Дядя Г. поморщился. — Она только что продемонстрировала свои таланты. Ты считаешь это дурацкое кривляние с заголенными ногами искусством? С подобным она будет выходить на сцену?
Роберта увидела, как Фрида густо покраснела.
Близнецы едва сдерживались, чтобы не расхохотаться, а Пэт уже начала, но Генри образумил ее тычком.
— Должен признаться, Чарльз, — продолжил дядя Г, что и у меня самого дела сейчас идут не блестяще. На содержание усадьбы уходит уйма денег. Да еще налоги неподъемные. Все идет к тому, что с лондонским домом придется расстаться. Тебе, возможно, кажется, что у человека моего положения нет никаких проблем. Такты ошибаешься. Проблемы есть, и еще какие. Я иногда спрашиваю себя: а стоит ли вообще стараться?
— Это в каком смысле, Гэбриэл?
— Но ведь у меня нет сына.
— И что?
— А то, что мои наследники очень скоро разорят поместье.
— Ты говоришь о Генри?
— И о нем, и о тебе. Ведь ты меня переживешь, разве не так?
Они надолго замолчали. Роберта слышала, как в соседней комнате подкладывают поленья в камин, слышала дыхание ребят, громкое тиканье часов в виде кареты на каминной полке в столовой.
Когда лорд Чарльз снова заговорил, Роберта увидела, как ребята насторожились, будто в предчувствии чего-то важного. Голос лорда Чарльза изменился. Оставаясь мягким, приобрел большую решительность:
— От нас с Генри твое поместье не пострадает. Это я тебе обещаю. Конечно, мы будем туда иногда приглашать гостей. Но что в этом плохого? — Он на секунду замолк. — Странно только…
Дядя Г. вскинул голову.
— Что?
— Что ты считаешь Генри своим наследником и одновременно равнодушен к его судьбе. По-твоему, пусть он опускается на дно вместе со всеми нами.
— Он выберется, если у него есть твердость духа.
— Надеюсь, это у него есть. И знаешь что, Гэбриэл, я очень страдаю, что мне приходится просить у тебя деньги. Фактически умолять. А ты встал в позу и отказываешь. Строишь из себя бедняка. Чепуха. Ты прекрасно мог бы мне помочь без всякого ущерба для себя, но ты скряга. И не надо ссылаться на принципы, они тут ни при чем. Принципы я уважаю, но тебе просто тяжело расставаться деньгами. Я надеялся, что твое тщеславие и снобизм — а ты сноб, и еще какой — возьмут верх над скупостью. Но этого не случилось. И ты уйдешь отсюда с гордым осознанием своей правоты. Скажи честно, ты за всю жизнь хотя бы раз согрешил, проявив щедрость просто так, из легкомыслия? Я в этом сильно сомневаюсь. Все, что ты про нас сказал, — это, конечно, правда. Мы действительно бездумно транжирим деньги. Но мы всегда готовы делиться. У Шарлотты и детей добрые сердца и души, они полны тепла и щедрости. Нет, Гэбриэл, в чем-чем, а в скупости моих непутевых, по твоему мнению, детей ты упрекнуть не сможешь. Они всегда настроены дарить что-нибудь окружающим. Конечно, у них есть недостатки, получше быть такими, чем черствыми моральными уродами. Осмелюсь заявить, что моя жена и дети источают доброту и любовь, но думаю, ты этого никогда понять не сможешь и уж тем более оценить.
