Друг мой снова посмотрел на меня, потом, щуря глаза от едкого табачного дыма, протянул руку, снял с верхней полки какую-то книгу в ветхом переплете и подержал передо мной. Я взял посмотреть, что за книга.
Она была написана от руки и было похоже, что ее отпечата-ли в прошлые века на литографском камне. Я перелистал не-сколько страниц и остановился на первой титульной странице. Среди путаных, извилистых письмен я никак не мог разоб-рать название книги.
Видя мою беспомощность, друг мой протянул руку за кни-гой и сказал со смехом:
- Дай-ка сюда!
Он взял у меня книгу и сказал торжествующе:
- Эта книга - диван одного из древнеазербайджанских поэтов по имени Эльдаи. Сколько лет я искал эту книгу!..
Я спросил его, каким же образом он раздобыл ее теперь, и он рассказал мне историю книги:
- Эта книга принадлежала персидскому принцу Бахман-Мирзе. Рассказывают, что когда принц бежал из Ирана в Ка-рабах, то носил эту книгу в боковом кармане. Года два тому назад я выдал одному посреднику некоторую сумму денег и по секрету сказал: если он достанет мне эту книгу, то получит от меня еще и суконную чуху. Он оказался молодцом, принес мне книгу и получил чуху.
Тут я снова взял книгу и, открыв в середине, стал перели-стывать. Везде были одни стихи. Я надел очки и с большим трудом прочитал на одной из страниц полстроки, но дальше уже не мог читать и, ясное дело, ничего из прочитанного не понял.
Хозяин книги взял ее из моих рук и сказал:
- Теперь давай сядем. Сели.
- Ты в каком месте читал?
Я склонился над книгой и показал. Сын хозяина тоже вы-тянул шею.
- Братец Молла, - начал мой друг, - видимо, ты не привык читать такие книги. Вот я почитаю, а ты слушай. Итак, где ты читал?
И принялся читать. Он прочитал один бейт из какого-то стихотворения, посмотрел на меня, помолчал и сказал:
- Я могу поклясться своей честью, что ни один из извест-ных азербайджанских поэтов не создал до сих пор подобного стиха, рассчитанного на вечность!.. Браво, браво! Клянусь ва-шей жизнью, это нечто неподражаемое! Но слушай дальше...
Я тут ничего не сказал. И не сказал потому, что признайся я, что из рассчитанного на вечность стиха этого необыкновенного поэта я ничего не понял, тогда и друг мой, и сын его сочли бы меня невеждой, как это тысячу раз бывает в обществе азербай-джанцев, где прочитываются рассчитанные на вечность стихи подобных необыкновенных поэтов, а слушатели ни единого слова в них не понимают и лишь некоторые из них, то ли из тщеславия, то ли из робости, притворяются вроде меня пони-мающими и поддакивают чтецу.
