— В роддоме в Хельсинки пятого сентября тысяча девятьсот пятьдесят девятого, — отрапортовала дама. Если не брать во внимание ее горящие холодом глаза, то она выглядела почти счастливой.
— Это же прямо стихи! — воскликнул старик. А потом тихо добавил, словно бумагой прошелестел: — Как утро, так кружится. Как утро, утро, так кружится.
— Я даже не знаю, может, в следующий раз, у меня совсем скоро назначена встреча со следующим клиентом, мне надо идти, да и у вас, наверное. Всяких дел.
— Кру… жи…
Женщина смотрела на меня так, что я чувствовала непрерывную жгучую неловкость. Пришлось отвести взгляд, он упал на стену с часами, вид которой, до странности будничный, вступал в диссонанс со всем остальным кухонным хипповским скарбом. Я принялась рассматривать тарелку, посреди которой из острова Кипр торчали две застывшие на месте стрелки, словно разной длины усы на одном лице. Они утверждали, что уже без десяти четыре; я совсем потеряла ощущение времени среди этих идущих не в такт часов и стрессовых ситуаций. Что-то загудело в трубе. Старик Хятиля громко постучал по полу подошвой тапка.
— Папиных денежек захотелось? — обратилась ко мне эта ужасная женщина.
Онемев, я неотрывно смотрела на женщину, которая, словно победительница, нависла над столом. Старик же по-прежнему улыбался своей внутренней улыбкой и, похоже, ничего не слышал. Во дворе о чем-то спорили малыши, а холодильник снова весь затрясся от холода, но дольше за ним наблюдать не было возможности, женщина опять завела свою шарманку, у нее, наверное, так и в дипломе было написано — профессиональная мучительница; притворившись, что не задавала своего недавнего вопроса, она ловко перевела разговор в другое русло словами: ах да, ваши вопросы, у вас, наверное, какие-то бумаги с собой, давайте продолжим. Прошло какое-то время, прежде чем ко мне вернулся дар речи, и потом, когда слова наконец начали складываться в предложения, они соскакивали с губ и падали в комнату четкими и ясными; я сказала, что дело свое знаю хорошо и при необходимости могу задавать вопросы без всяких бумаг, правда, добавила, что, конечно, бумаги можно и достать, если мадам так хочет. И с важным видом я стала перебирать содержимое сумки, но очень быстро поняла, что, кроме пары старых, смешных и смятых, бумажек, там ничего нет, все новые остались дома.
Единственный более-менее относящийся к делу предмет, который я обнаружила в своей сумке, был ежедневник, и я принялась торопливо листать его. Но не обнаружила ничего дельного. Я отчаянно шелестела листочками маленькой книжицы, из горла рвался странный безмолвный крик, руки мелко задрожали. Наконец, ничего уже не понимая, я раскрыла ежедневник на странице «Для записей», куда когда-то в полусне записала совершенно безумный вопрос, полагая, что он может пригодиться мне в сложной ситуации. Помощи от него не было никакой.
