— Значит, здесь, — сказал сын скорее критически, чем оценивающе, и остановил машину. Его нижняя губа недовольно выпятилась вперед. — Долго ты там?
Я буркнула в ответ, что, может, и долго, сын спросил: ну хотя бы примерно. Я ответила, что надо решить один вопрос, а потом еще один, и ехал бы он лучше домой и забыл все, что видел и слышал, и сидел бы потом тихо, как мышь, договор двусторонний, я тоже не буду высовываться, вернусь домой на автобусе и затаюсь. Сын вылупился на меня водянистыми глазами и сказал только «ой», но по этому его ойканью сложно было понять, то ли он так хмуро согласился, то ли у него что-то болит.
— Эй, ты что, шуток не понимаешь? — сказала я как можно более непринужденно, похлопала его по плечу и вылезла из машины. Дверь, конечно, осталась открытой, и так как я, собственно, еще не знала, куда идти, то, притормозив на остановке, принялась деловито копаться в сумке, из которой извлекла телефон, и старалась выглядеть очень озабоченной, хотя сама только и ждала-ждала-ждала, когда же наконец до сына дойдет и он уедет.
Слава Богу, дошло.
— Созвонимся завтра, — гаркнул он с переднего сиденья нарочито бодро и с силой захлопнул старую тяжелую дверь. Несколько раз он чертыхнулся на чихающий мотор, затем развернулся и потарахтел прочь, оставив меня там, на остановке, в чужом городе, и я не знала, была ли это Нижняя, Верхняя или вообще Глубокая Керава, но казалось, она вся замерла в каком-то напряженном ожидании.
*
Не знаю, почему я не хотела подпускать сына к дому Ирьи, отчего-то не хотелось их друг с другом смешивать; в душе шевельнулось сомнение, что я могу с ним столкнуться, с мальчиком, что он где-то неподалеку со своей машиной, поэтому я не осмелилась сразу топать к Ирье, а направилась к ближайшему дому, чтобы потянуть время. Дом возвышался метрах в ста от меня и на первый взгляд казался заурядной серой квадратной коробкой, было сложно представить, что внутри этой бесконечной бесцветности и прямолинейной угрюмости вообще может теплиться жизнь.
Он стоял среди редкого соснового леса, четырехэтажный параллелепипед. Одинаковые черные окна составляли одинаково мрачные ряды. Я пошла по тропинке через небольшую, поросшую лесом горку, у подножия малыши яростно жали на педали велосипедов и громко голосили. Когда я уже практически подошла к ним, оставалось всего несколько метров, один из них вдруг потерял равновесие и шлепнулся. Он лежал на земле, поджав губешки, и смотрел на меня так, словно в этом была виновата именно я.
