Дверной проем успел сузиться до ширины лица, но движение замедлилось. Женщина наблюдала в щель и тихо перебирала звенья дверной цепочки. Я молча смотрела. Мы, наверное, примерно одного возраста. На ней были очки с оправой в стиле шестидесятых, с массивными дужками и сужающимися к вискам, как крылья, линзами, и красное с белыми шарами платье-футляр. Собственно говоря, она была похожа на какого-то киноперсонажа, этакий предмет обожания, но потом я вспомнила, в каком сложно выговариваемом месте она работает, и все мои ощущения показались мне просто ерундой, ведь вместо того чтобы сидеть и фигурно подпиливать ногти, создавать свой стиль, ей, бедолаге, скорее всего, приходится быть и секретарем, и женой, и мусорным ведром, и доделывать все то, что не успел сделать начальник. Сама такой была.
Захотелось сказать ей что-нибудь приятное и подбадривающее, но я не успела.
— Ну и хорошо, — сказала она вдруг и захлопнула дверь.
Я осталась на лестничной площадке перед немой дверью. Долго ждать не пришлось, дверь снова распахнулась, и секретарша выскочила на площадку так стремительно, словно в офисе был пожар, вся ее элегантность в момент улетучилась. Заметив меня, она наклонила голову и с удивленным и одновременно оценивающим видом прокудахтала: «A-а, вы все еще здесь». Потом торопливо и растерянно оглянулась, театрально приложила ладонь ко рту, напрягла свои карминно-красные, с молекулярной точностью подведенные губы и прошептала:
— Совсем забыла, куда шла.
Когда она опустила руку, я заметила, что этот театральный жест не прошел бесследно для тщательно подведенных губ этой бедняжки. От левого уголка губ протянулся грубый красный след, словно резаная рана. На секунду пришлось даже задуматься, кого она напоминает, но потом из глубин памяти вдруг вырвалось — Джокер, Джокер, был такой герой комикса, сын читал комиксы в свое время запоем, но почему-то это внезапное воспоминание не обрадовало, женщину стало как-то даже жаль. И тогда я натянула на свои бесцветные губы товарищескую улыбку, пожелала ей хорошего дня и, прошуршав прижатыми к груди бумагами, повернулась в сторону ведущих вниз ступенек. На самом краю повернулась и сказала:
— Со мной тоже случается.
Женщина упрямо смотрела в пол прямо перед собой, отрешенно кивнула, вид у нее был жалкий. Так я ее и оставила, а сама стала спускаться, размышляя о том, что надо бы как-нибудь зайти проверить, все ли у нее о’кей.
Хотя в каком-то отделе головы я чувствовала удовлетворение от того, что ушла, очень эффектно получилось, спуск все равно пошел не так, как хотелось бы. Когда я дошла до следующего этажа, даже успев прочитать таблички на дверях — преобладали организации культуры и просвещения, — на верхней площадке послышался нервный секретарский цокот, который, судя по всему, грозил иметь какое-то продолжение, потому что катился вниз. Не знаю почему, возможно, оттого, что хотелось уже оставить в покое этого истерзанного человека, я отступила в самый дальний угол площадки, к двери ОО «Правое крыло левых», в этом, наверное, был какой-то свой юмор, в названии организации, но проанализировать это как следует я не успела, секретарша приближалась, и мне пришлось вжаться в дверь.
