С истинным уважением
ваш Л. Толстой.
Что делать с рукописью?
Печатается по листу 119 копировальной книги. На основании ответного письма адресата от 7 марта 1895 г. письмо датируем предположительно 1—5 марта.
Михаил Михайлович Ледерле (1857—1907) — издатель и владелец книжного магазина в Петербурге.
1895 г. Марта 5. Москва.
Пишу вам только несколько слов, дорогой Гаврило Андреевич, только чтобы сказать, что получил ваше письмо, и поблагодарить вас за него. Смерть нашего меньшого сына, особенно нежного, любовного ребенка, очень значительное событие в нашей жизни. Как всегда, смерть, особенно такого не прикрытого заблуждениями — грехами прекрасного существа, как ребенок, приближает к богу. И то же я чувствую и благодарен за это. То же чувствует и жена, но ей тяжело забыть телесную прелесть, прикрывавшую это божеское проявление. И она, бедная, тяжело борется, но я надеюсь, что духовная природа выйдет победительницей. Я рад, что могу сочувствовать ей в этом и облегчать хоть немного ее положение. Помочь же ей может только бог, т. е. та внутренняя сила, к[оторая] живет в ней. И эта сила просится наружу. И я надеюсь и молю бога, чтобы она восторжествовала. Дорогая Антонина Алексеевна, вероятно, понимает ее положение. Поцелуйте ее от меня так же, как и ваших детей. Вы ничего не пишете о своем здоровьи, стало быть не хуже. И то хорошо. Прощайте пока. Любящий вас
Лев Толстой.
5 марта 1895.
На конверте: Воронеж. Воскресенская ул. д. Устиновской. Гавриилу Андреевичу Русанову.
Впервые опубликовано в журнале «Вестник Европы» 1915, 3, стр. 27—28.
Ответ на письмо Русанова от 27 февраля 1895 г., в котором он выражал Толстому сочувствие по поводу смерти его младшего сына Ивана.
1895 г. Марта 8. Москва.
Благодарю вас за себя и за бедную жену, дорогой Николай Николаевич. Ей особенно дорого сочувствие тех друзей, которые, как вы, не только любите нас, но и любили Ваничку. Для меня эта смерть была таким же, еще более значительным событием, чем смерть моего брата.>1
Такие смерти (такие, в смысле особенно большой любви к умершему и особенной чистоты и высоты духовной умершего) точно раскрывают тайну жизни, так что это откровение возмещает с излишком за потерю. Таково было мое чувство.
С[офья] А[ндреевна] поразила меня. Под влиянием этой скорби в ней обнаружилось удивительное по красоте ядро души ее. Теперь понемногу это начинает застилаться. И я не знаю, радуюсь ли я тому, что она понемногу успокаивается, или жалею, что теряется тот удивительный любовный подъем духа. Хотя и года всё больше и больше сближают нас, смерть эта еще более сблизила нас с нею и со всею семьею.
