и что вам всё так же радостно и есть за что любить ее.
Я на днях приехал из Самары, куда я ездил смотреть хозяйство в моем купленном там имении. Вы можете быть совершенно спокойны совестью в том участии, которое вы принимали в помощи тамошнему народу. Бедствие было бы ужасное, если бы тогда так дружно не помогли тамошнему народу. И я видел и узнал, что хотя и не без греха прошло это дело раздачи, все-таки помощь была действительная и в большей части случаев умная. —
Со мной же в этом деле случилось одно из тех, несколько раз повторявшихся в моей жизни странных, прямых вмешательств в мою жизнь чьей-то таинственной руки. Я три года тому назад купил там землю — сделал очень большой посев и два первые года понес очень большой по моим средствам убыток — тысяч 20. В прошлом году, вы писали мне, да и все мне говорят, что я поднял всё это дело о голоде и был видимой причиной помощи, которая была дана. Нынешний год урожай огромный во всей Самарской губернии, и во всей Самарской губернии, сколько я знаю, одно место, которое обошли дожди — это мое именье, и у меня большой посев и большой опять убыток. Я приехал туда и не верил своим глазам, и чувствовал себя обиженным и безвинно поставленным в угол. Но потом опомнился и понял, что это хорошо и лестно.
Я вам пишу это, потому что уверен, что вы или поймете это так же, как я, или, если это гордость и дерзость, то извините меня. Прощайте, целую ваши руки.
Ваш Л. Толстой.
Впервые опубликовано в ПТ, стр. 254—255. Год определяется содержанием. Ответ на письмо А. А. Толстой от 6 августа 1874 г. (ПТ, стр. 253—254).
>1 Марией Александровной.
1874 г. Августа 15. Я. П.
15 августа.
Любезный друг Машинька.
Первое письмо твое я тотчас отослал Сереже с запиской,>1 и он тотчас же исполнил твое поручение. Через неделю после этого мы сами были в Пирагове, и Сережа говорил, что мельник тотчас же послал деньги. Второе письмо твое к Сереже, полученное за два дня, вчера я уже отсылал к нему, когда получил твое последнее письмо и вчера же послал к нему. Егор Иванов, кажется, акуратный и денежный человек и, вероятно, тотчас же исполнит твое желание. Я, впрочем, наведаюсь у Сережи на днях и потороплю его. —
Последнее письмо твое очень тронуло нас, и я чувствую за тебя всей душой. Соня и не успела прочесть твоего письма, так как посланный в Пирагово по машине уж уезжал, а она кормила. Но я ей рассказал, и она напишет тебе на днях. У нас всё по-старому, но без тетиньки, и ты поймешь это: когда она была живым трупом — последние годы, мы невольно удалялись ее; но когда пришла смерть, как лицо ее мертвой просветлилось и просияло, так и воспоминание о ней, и ее недостает — а для меня это разорвалась одна из важных связей с прошедшим. Осталась ты и Сережа. Умирала она мучительно на вид, но не для себя. Она дня три была без чувств и не узнавала никого. В бумагах ее видна ее чистая милая душа и любовь, особенно к тебе. — Кузминского болезнь страшна, особенно по слухам. У него заткнута дырка в небе, и ничего незаметно; и доктора объясняют это костоедом, а не той болезнью, которая всем невольно при этом представляется. —
