Просьба в том, прочтите с карандашом в руках и употребляя его для маранья и скажите мне, стоит ли ее печатать где? (Современнику
>2 я почти обещал.) Когда? Не помешает ли ее влиянию (если она будет иметь такое) появление в летних месяцах? Бесплатно ее отдать или за деньги? И за сколько? И не возьмете ли вы на себя через ваших знакомых устроить это? Само собой разумеется, что
всё, что вы сделаете, я буду доволен. Даже если сожжете статью или ничего не сделаете. — Чем ближе приближается время свиданья с вами, тем более радуюсь и ожидаю, как очень важного для меня и для моего писания, которое есть и которое будет.
Я в конце июня буду вне дома, но со 2-го июля буду дома. Пожалуйста, устройте, чтобы пробыть у нас подольше.
Ваш Л. Толстой.
Впервые опубликовано в книге «Лев Николаевич Толстой. Сборник статей и материалов», М. 1951, стр. 673. Датируется на основании пометки Страхова на автографе: «20 июня 1874 г.».
>1 Речь, видимо, идет о задуманном художественном произведении, начинающемся словами: «Николай Николаевич был позван к соседу...» (см. т. 17, стр. 139—141), или о педагогических проектах.
>2 Вместо «Отечественных записок», которые редактировал Некрасов с 1868 г., Толстой называет здесь закрытый царским правительством в 1866 г. некрасовский «Современник», так как явственно ощущал преемственность идейного направления журналов. Кроме того, «Современник» был более памятен Толстому по его участию в нем в 1850-е годы. См. письмо № 101.
1874 г. Июня 20. Я. П.
Сейчас скончалась тетинька. Я думаю, что ты захочешь приехать на похороны. Во всяком случае извещаю тебя. —
Остальные здоровы. Если вздумаешь приехать по железн[ой] дороге, напиши, чтобы за тобой выслать.
Л. Толстой.
5 часов вечера 20-е.
Похороны будут 22-го.
На последней странице письма:
Е. с. графу Сергею Николаевичу Толстому
В Пирагово.
Дата определяется сообщением о смерти Т. А. Ергольской.
1874 г. Июня 23. Я. П.
Если я тотчас же не отвечал вам на ваше длинное, доброе, тронувшее меня письмо, то не от того, чтобы я не думал беспрестанно о вас. Теперь пишу и задираю вас только для того, чтобы продолжать чувствовать близость с вами. Вчера я похоронил тетушку Татьяну Александровну. Вы не знали ее, но ваша maman знала, и от меня вы про нее много слышали. Она умерла почти старостью, т. е. угасала понемногу и уже года три тому назад перестала для нас существовать, так что (дурное или хорошее это было чувство, я не знаю), но я избегал ее и не мог без мучительного чувства видеть ее; но теперь, когда она умерла (она умирала медленно, тяжело — точно роды), всё мое чувство к ней вернулось еще с большей силой. Она была чудесное существо. Вчера, когда мы несли ее через деревню, нас у каждого двора останавливали. Мужик или баба подходили к попу, давали деньги и просили отслужить литию, и прощались с ней. И я знал, что каждая остановка это было воспоминание о многих добрых делах, ею сделанных... Она 50 лет жила тут и не только зла, но неприятного не сделала никому. А боялась смерти. Не говорила, что боится, но я видел, что боялась. Что это значит? Я думаю, что это смирение. Я с ней жил всю свою жизнь. И мне жутко без нее. У нас всё хорошо в семье. Вы предсказывали мне девочку, но родился мальчик, точно такой же, как тот, которого мы потеряли, и, хотя его зовут Николаем, мы невольно зовем его Петей, как прежнего. Я нахожусь в своем летнем расположении духа, — т. е. не занят поэзией и перестал печатать свой роман
