Чернышевский писал:
«Мне досадно, что Вы по своей доброте не обрываете уши всем этим господам нувеллистам и всем этим господам ценителям изящного, которые сбивают с толку людей подобных Толстому — прочитайте его «Юность». — Вы увидите, какой это вздор, какая это размазня (кроме трех-четырех глав) — вот и плоды аристарховых советов — аристархи в восторге от этого пустословия, в котором >9/>10 — пошлость и скука, бессмыслие, хвастовство бестолкового павлина своим хвостом, — не прикрывающим его пошлой задницы, — именно потому и не прикрывающим, что павлин слишком кичливо распустил его. Жаль, а ведь есть некоторый талант у человека, но гибнет оттого, что усвоил себе пошлые понятия, которыми литературный кружок руководствуется при суждениях своих»>60.
Здесь все высказано с удивительной силой критической проницательности. «Ценители изящного», «аристархи» — это Дружинин, Боткин, Анненков, которые своими «пошлыми» суждениями об искусстве губили талант Толстого.
В последних главах «Юности» Толстой рисует общение Иртеньева с демократической, не «комильфотной» частью студенчества. Новые товарищи заронили в его сознание семена сомнения в истинности своих убеждений. Толстой объективно осуждал теорию «комильфотности», теорию дворянско-сословной, аристократической исключительности. Здесь уже содержались зерна последующей демократизации его творчества. Эти главы и были в числе тех трех-четырех, которые понравились Чернышевскому. В «Заметках о журналах» он писал: «В последних главах «Юности», которая напечатана в этой книжке «Современника», читатели, конечно, заметили, как с расширением сферы рассказа расширяется и взгляд автора. С новыми лицами вносятся и новые симпатии в его поэзию, — это видит каждый, припоминая сцены университетской жизни Иртеньева».>61
Однако конец «Юности», отражая возможность появления новых тенденций в творчестве Толстого, естественно, не определял идейного лица повести. Последующие произведения подтвердили проницательность критических суждений Чернышевского. Действительно, продолжавшееся общение Толстого с «триумвиратом» приводило его все к новым и новым творческим срывам и неудачам.
Известным исключением из этого был «Люцерн», написанный на основе заграничных впечатлений Толстого и в этом смысле явившийся своеобразным творческим отчетом писателя о своей поездке. По значительности своей темы он стоит в ряду лучших произведений Толстого, это итог его раздумий над политическими проблемами, которые выдвинула перед ним европейская жизнь. В письмах к В. П. Боткину от 8, 9 и 21 июля 1857 г. писатель рассказал о возникновении замысла «Люцерна» и о работе над этим рассказом; письмо от 8 июля включает в себя и черновую редакцию «Люцерна».
