Вновь пошел репортаж из очередной больницы, куда доставляли некоторых заложников. На этот раз корреспонденты смогли узнать имя пострадавшего в перестрелке мужчины, которым прикрывался главарь террористов.
— Известный фотограф Евгений Онежский ранен и находится в М-ской больнице. Ранение его не представляет угрозу для жизни…
Если бы не Ванька, Катерина подскочила бы как ужаленная. Она дернулась, но сын заворчал, хватаясь за ее блузку. Димитриева была вынуждена сесть на место. Она выключила телевизор и откинулась на диванные подушки. Кажется, просидела так, в оцепенении, целую вечность. Небо за окном, казавшееся непроглядным, стало сереть. Послышались надсадные переклички ворон, ворчание мотора первого автобуса, отъезжавшего от остановки, мужское покашливание с соседнего балкона. Катерина, наконец, решилась выскользнуть из цепких объятий ребенка. Иван заснул крепко и не почувствовал, что она встала.
«Даже если у НЕГО целый гарем жен и фотомоделей, я не отпущу его и буду рядом. И пусть только попробует меня прогнать…» — вскинула голову Катя, проводя наспех расческой по волосам, которые все еще хранили едва уловимый запах терпкого одеколона «бульдожки». Нет! Евгения. Жени. Катерина будто перекатывала с наслаждением во рту новое близкое ей имя, и сердце неистово стучало, подгоняло влюбленную, пока она обувалась и застегивала жакет, который оказался неожиданно огромным. «Хочешь похудеть — побудь заложником», — хмыкнула Катерина, прикрывая входную дверь.
Она много лет не испытывала такого подъема. Предвкушение огромных счастливых перемен не оставляло ее, заставляло бежать по лестнице, не дожидаясь лифта. Малейшая остановка была чревата нападением тьмы рассудочных доводов, которые стаей привычно кинутся на неудачницу, укажут ей на место «коровушки», примутся глумиться.
— Да пошли вы все! Я — умная, красивая, любимая! Я буду счастливой женщиной, которую станут носить на руках, защищать. И скажут, что я самая фотогеничная, сексуальная и умная на свете. Вот вам! Вот!
Катерина бежала по эскалатору, переходила из вагона в вагон, неслась по переходу и снова переходила из вагона в вагон, будто от этого неповоротливый поезд мог ехать быстрее. Остановилась она лишь перед корпусом больницы, куда ее категорически не хотели пускать.
— Да я родственница Онежского! Вы что, родственников не пускаете?!
— Не знаю, врач сказал: никого не пускать, — отвернулся от Катерины охранник.
«Сейчас он скажет, что у Жени сидит жена и мне пора поворачивать свои толстые оглобли… Впрочем, теперь не такие уж толстые…» — как в бреду, проносилось в Катерининой голове.
