Он нашел свои главные вопросы. И с тех пор искал только все более мощные средства для их разрешения. Странным путем идет развитие ума и души. Знания не прибавляются. Они выстраивают путь личности к себе, реализуют то, что заложено в ней первоначально. Выбор сделан заранее, в самом юном возрасте, когда складывается уникальное сочетание личных качеств. Душа ищет, как слиться с миром и как сформировать из него себя.
* * *
Университет дал Вернадскому не только книжное знание. Он с увлечением учится наблюдать природу в ее собственном безмолвном, вернее сказать, бессловесном бытии, еще не отраженном в научном наблюдении. Позднее он скажет о ее тихих и грозных явлениях, о великих загадках природы, пока же старается вглядываться и скромно описывать ее так, как предлагают наставники. Его стремление замечено профессором Докучаевым, который учит, что настоящая наука начинается тогда, когда мы ищем связи между видимыми явлениями. Это высшая прелесть натурфилософии.
Влияние Василия Васильевича выходило за рамки преподаваемого им предмета — минералогии. Именно в те годы он начал большую программу изучения почв, мечтая составить почвенную карту всей России. Тогда-то, собственно, сложилось почвоведение как наука. Докучаев отделил ее от минералогии в собственном смысле слова и стал рассматривать как особое «естественное тело» — сложный продукт взаимного действия разнонаправленных сил, и прежде всего энергии солнца, горных пород и сложной жизни растений, насекомых, животных. Нужно учитывать и деятельность сельского населения, если эта почва культурная. Он дал могучий толчок научной мысли и работы, скажет позже Вернадский об учителе.
В Докучаеве чувствовалась широта, что-то размашисто богатырское. Он не только ученый, но и научный деятель, «русский самородок», человек, сам себя сделавший. Он не только преподавал, но и организовывал исследования в огромных масштабах. Докучаев увлекал за собой целые «выводки» учеников, и почти каждый из них становился потом думающим, самостоятельным ученым.
Побывав с Докучаевым на экскурсии в Сестрорецке, где группа студентов наблюдала, как взаимодействуют ветер, горные породы и море, насыпая на берегу песчаные дюны, Вернадский впервые как бы заглянул за видимое и обнаружил строгую упорядоченность. Радость открытия переполняет его, и он доверяет ее дневнику: «Прежде я не понимал того наслаждения, какое чувствует человек в настоящее время, искать объяснения того, что из сущего, из природы воспроизводится его чувствами, не из книг, а из нее самой. Какое наслаждение “вопрошать природу”, “пытать ее”! Какой рой вопросов, мыслей, соображений! Сколько причин для удивления, сколько ощущений приятного при попытке обнять своим умом, воспроизвести в себе ту работу, какая длилась века в бесконечных ее областях! И тут он подымается из праха, из грязненьких животных отношений, он яснее сознает те стремления, какие создались у него самого под влиянием этой самой природы в течение тысячелетий»
