Великий охотник Микас Пупкус | страница 43
Такого свинства я не мог предвидеть. Стукнул себя кулаком по лбу и глубоко задумался. Даже уши заложило, столько умных мыслей сразу полезло.
Мимо, совсем рядом, проплыли несколько судов. Я им кричал, шапкой махал, вверх стрелял. Они мне тем же отвечали. Наверное, думали про нас, что это одна из дрейфующих на Северном полюсе станций.
"Конец!" — подумал я, глядя, как угасает последняя моя ракета. Но головы все же не потерял, тем более, что на нее нежданно-негаданно обрушился сильный дождь. Удивился я — на небе ничего угрожающего, чисто, ни тучки, ни облачка… И опять — хлюп-хлюп! на меня теплая водичка, как из душа, обдало с головы до ног.
Я уж решил было вылезти из медвежьей шкуры, помыться как полагается, раз случай подвернулся. Но все-таки еще раз огляделся. И оторопел. На край нашей льдины морские волны выбросили какое-то огромное чудище. Взял я щепочку, подпер веко на заплывшем глазу, чтоб не опадало, всмотрелся хорошенько и разглядел, что гигантское чудище — это голубой гренландский кит. Он был чуть жив и только изредка с трудом приподнимал огромный хвост и тут же ронял на лед. Это он выбрасывал двумя огромными фонтанами пенистую океанскую волну — прямо мне на голову.
Смотрю, задыхается кит не на шутку. Пасть у него разинута, а в глотке торчит какое-то ядовито-зеленое чудище и не дает свободно вздохнуть. Такая уродина, что у меня мороз по спине прошел. Нащупал я ружье, подался назад, совсем немного.
"Ну, — думаю, — на всякого зверя охотился, а такого морского быка, то бишь коровы, не доводилось подстрелить. Одного только молока, да еще самого жирного на свете, добуду не меньше трехсот ведер. А уж что жира, кожи да мяса с него!.. Смело можно дрейфовать до Южного полюса — вдоволь хватит…" Припал на колено, прицелился. А кит тем временем открыл один гигантский глазище, да так скорбно взглянул на меня, что от этого взгляда ослабла у меня рука на курке. Из китового глаза выкатилась слеза, такая огромная — в ведре не уместится.
Чуть не расхлюпался и я.
Вот так слезища!
Одно дело, когда мышка крохотная плачет. Пискнет, бедняжка, лапками смахнет крохотные росинки с глаз — только и плача, а смотрящему — печали. И совсем другой разговор, когда прослезится самое крупное млекопитающее на свете. Такая махина не только опечалить может, но и утопит в слезах запросто.
"Видно, плохи его дела, если такой великанище нюни распустил, как маленький, и слез не стыдится", — задумался я. А тем временем кит приоткрыл и другой глаз — с огромное решето. Из него выкатились пять горьких слезин, тяжелых, как пять арбузов. Кит, бедняга, приподнял хвост и бессильно уронил обратно на лед — ни дать ни взять, человек безнадежно махнул на все рукой.
