— Ищи! — приказал я Чюпкусу, подтолкнув его на след двуногого зверя, и свернули мы на просеку. Вскоре след привел к дому истерзанного волками человека. Он лежал еле живой и чуть дышал.
— Плохо? — спросил я.
— Могло быть и хуже, — ответил он.
— А волчатам каково?
— Сосед, только ты никому не говори, — молил он, хватая меня за руки. — Это я на всех беду навлек… Моя вина… Больше никогда так делать не буду.
— Твое счастье, что больной, а то я бы тебе ногу защемил, знал бы, как это сладко. Ну, ничего, выздоровеешь, я тебя, ворюга ты эдакий, кошками затравлю, потому что доброй собаки на тебя жалко! — пообещал я ему и пошел было к двери, вдруг вижу — стоят в углу невиданные охотничьи сапоги из шкуры неведомого зверя. Длинные голенища разукрашены всевозможными железками, застежками, молниями, пуговицами, а подошвы на толстенной рифленой резине.
— Откуда взял? — строго спрашиваю.
— Да был здесь такой господин, — замялся больной.
— Что ему понадобилось?
— Да чучела звериные делал.
— Иностранец?
— Может, и иностранец. Говорит, будто во рту картофелину горячую держит.
— Так это он научил тебя разбойничьему промыслу?
— Не виноват я. Деньги большие сулил.
— Вот что жадность творит. Ты, верно, и собственную шкуру соломой набьешь, если денег побольше посулят, — хлопнул я дверью и пошел по следам чужестранца. Отпечатки рисунчатых подметок ясно виднелись на песке. Следы привели на опушку, где стояла огромная и блестящая тарелка, из нее торчали длинные изогнутые усы, точь-в-точь удочки.
На всякий случай я снял с плеча ружье. Но в это время внутри тарелки что-то затарахтело, завыло, и она с бешеной скоростью поднялась в воздух, обдав меня дымом и гарью. Испуганный, прибежал я к старосте и все как отцу родному выложил. Но он обозвал меня дураком и лжецом.
— От охотника правды, что с комара соку, — староста не верил ни одному моему слову, будто я последний болтун в деревне.
— А сапоги? Откуда же сапоги взялись? — еще пробовал я убеждать, но его занимало совсем иное.
— Хороши сапоги, как на мою ногу шиты, да боюсь, что уездному начальнику они еще лучше придутся… Ну да ладно. А ты не поднимай паники. Паси волков — своим делом занимайся.
Вышел я, будто грязью он в меня кинул, но носа не вешаю.
"Ладно, — думаю. — Пусть не верит. Но если эта тарелка летает и крыльями не машет, — должен же в ней какой-нибудь летчик сидеть. И не просто летчик — браконьер! А если так, значит, он, хоть бы и чужеземец, от пригоршни моей дроби не застрахован. Терпение, Пупкус, чуточку терпения, и он будет в твоих руках: кто раньше намокнет, тот быстрей и обсохнет", — вернулся я на опушку и зорко стал одним глазом за стадом следить, а другим — за небом.
