жизненные инстинкты, подчиняющиеся логосу удовлетворения» (Маркузе),
«преображать энергию Желания» (Вышеславцев). В первом случае считается, что человек может и должен научиться управлять своим желанием через овладение определенной психотехникой или через совершенствование разума. Нужно учиться подавлять желание или обходиться без него. Второй путь требует, чтобы желание «преображалось». Нужно усиливать желание, развивать желание, взращивать его, стремясь к снятию противоречия между его предметом и объектом.
Существует три типа отношения к вопросу о познаваемости желания:
а) ценностно-образное, эмоциональное отношение, при котором желание переживается, возводится в культ, мистифицируется, воспринимается как некая непознаваемая объективная составляющая субъективности. (Это характерно, прежде всего, для восточных духовных практик, древнеиндийской, древнекитайской философии.) Кажется, что человек желающий не свободен перед лицом многократно превышающих его «божественных», «космических» или «родовых» сил.
б) рациональное отношение. когда считается, что желание может быть объяснено, познано, рационализировано, во всяком случае, желание не признается тайной. (Этот подход характерен для классической философии и для современной англо-американской философии.) Желание не просто выступает здесь как предмет познавательной активности человека, – желание понимается как то, что существует «для человека» и находится в его полной власти, может и должно контролироваться.
в) философское отношение, которое предполагает рациональное постижение желания как качества целостного человека, как олицетворения целостности вообще, что требует совмещения «эмоционального» и «когнитивного» отношений. Задача такого подхода, с одной стороны, – увидеть в желании универсальную характеристику человеческого существования, признать таинственность желания и его самоценность при допущении принципиальной непознаваемости некоторых «участков» процесса хотения и, с другой стороны, попытаться понять желание, с тем, чтобы определить ответственность человека желающего. При таком отношении признается наличие особой логики желания, сложным и противоречивым образом «вплетенной» в логику культуры и требующей для своего познания использования форм рационального и чувственного познания, а также интуиции.
Итак, философия может говорить и говорит о желании. Другое дело, что рационализация желания действительно связана с целым рядом трудностей. Искушению искать в особенностях объекта ответ на вопрос о сущности желания, только в объекте находить причину и источник возникновения желания, сопутствует не меньший соблазн видеть в желании только «порыв субъекта» (выражение Ж. Лакруа), что приводит в обоих случаях к тому, что феномен либо ускользает от определения, либо становится не отличим от потребности. Сведение желания к объекту (Сократ), либо сведение желания к субъекту (Спиноза) – результат неспособности увидеть в феномене полноценное
