Он стоял со скрещенными на груди руками и слушал разговор.
— Не-е, он парень смирный, — осклабился санитар.
Голова парня низко склонилась над тарелкой. Плечи судорожно затряслись.
— Ну вот! Опять… Игорь… Если будешь плакать — уйду.
— Я не плачу, мама. Это курица что-то… суховата… застряла…
— А ты запивай. Я тебе молочка принесла… Пей, сынок…
Свиданка продолжалась. Уходили одни — приходили другие.
Засобирался и дядя.
— Ну, Жора, лежи, выздоравливай, ни о чем не думай. Что тебе в следующий раз принести-то?
— Да ничего не надо, дядя Петь. Курева только.
— Ну, это само собой.
Засобиралась и мать Игоря.
— До свидания, сынок. Веди себя хорошо, чтобы врачи мне больше не выговаривали. В воскресенье приду.
— Мама… забери меня, пожалуйста, отсюда.
— Опять! Игорь, ну что ты со мной делаешь?! Господи… Ну как я теперь домой пойду? — заплакала мать и в слезах скрылась за дверью.
— Прости… мама…
Щелкнул замок. Санитар положил трехгранник в карман халата.
— Ну, пойдем, пойдем, маменькин сынок, — чугунная лапа Бориса легла на гусиную шею парня. — Хватит сопли распускать. И ты, — кивнул мне санитар.
В наблюдательной подошел Угрюмая Личность.
— Я вижу, ты шабером разжился, малыш. Пойдем, покурим.
К пахану на свиданки никто не ходил, и он стрелял табачок у придурков.
Мы сидели с паханом в сортире на подоконнике, забравшись с ногами, и молча шабили. Дверь туалета никогда не затворялась, и мужики тужились на очке, не обращая внимания на снующий мимо сортира женский персонал. Женщины, правда, изредка бросали короткие, оценивающие взгляды на мужские достоинства.
В сортир зашел Восьмиклиночка. Спустив полосатые больничные штаны, угнездился на очке и закряхтел. Его лицо и круглая женская задница усыпаны чирьями.
Рядом, через открытое окно, лаялась старая мать с сыном.
— Ты когда меня заберешь отсюда? — сиплым голосом грозно вопрошал сын через металлическую сетку.
Сын — долговязый детина лет пятидесяти с гладко выбритым черепом и мошной, выдающейся вперед челюстью. Рожа — не подходи, зарежу.
— Как врач выпишет, так и заберу, — токовала мать.
— Что ты врачом мозги пудришь, карга старая! Я давно нормальный, забирай давай!
— Щас! Опять пойдешь с дружками хлебать да безобразничать. Лежи уж… Чаво тебе, плохо лежится, что ли? Жрешь, спишь, и все дела…
— Тебя бы, дуру старую, сюда на недельку — не то б запела.
Перепалка продолжалась, а из сортира тугого отделения, этажом выше, подымали на веревочке бутылку водки. Выписанный принес своим дружкам.
