— М-м-м… — замычал дебил, прижимая ее к груди.
— Да давай, второе наложу… Господи! — Баба Дуня вырвала из рук мычащего Читы миску и плюхнула черпак гнилой толченой картошки и ложку тушеной капусты.
На третье — слабенький чаек.
Перед сном палата наглоталась таблеток и вовсю пускала пузыри. Мне лечение еще не назначили и спать не хотелось. В углу шуршал деланной феклой[3] приблатненный малый, поступивший в наблюдательную утром, но уже освоившийся в непривычной обстановке.
— Фрайера замочил, — распрягался липовый бла-та-та. — Зацепил копытом по кишке и вырубил. Лежачего ногами подровнял. А тут мусора. Я когти рвать… Бесполезняк. Нагнали, повязали… Фрайер в больничке откинул копыта. Большой срок горел. А мне на киче не в кайф париться… ну и прикинулся дураком… в натуре…
— Ты и есть дурак, — оборвал щенячий визг Угрюмая Личность. — Я крутую горку поломал, — продолжал он, — пятнадцать пасок в совокупности. И по мне лучше каша-сечка и на нары, чем больничная решка. Судимость спишешь, клеймо шизика не сотрешь. Будешь теперь, карась, всю жизнь на кукане сидеть. Как социально опасный в психдиспансере отмечаться. А чуть что — сюда. Сульфозин в сраку — и полный атас, — резюмировал пахан и снова угрюмо замолчал. Заткнулся и обескураженный бла-та-та.
Скрипнула кровать. Из-под одеяла змеей выполз Черная Скамья; подойдя к Чите, достал из трусов елду. Чита лежал на боку с открытыми глазами.
— Чита, возьми… возьми… — зашептал вонючий хорек, поднеся ко рту бессмысленно хлопающего глазами олигофрена елду. — Это колбаса… вкусно… бери, — мазал он вялым членом Читу по губам.
— Вергазы! — рассерженный голос Петровича с дивана. — Ляжь щас же, свинья, пока не прификсировал!
Страдалец нырнул под одеяло и затих.
Проснулся малыш-эпилептик.
— Дядь Жень, можно в туалет?
— Давай, Васек… А ты куда?! — осадил санитар метнувшегося за пацаном Черную Скамью.
— Петрович… тоже надо… как из ружья… не могу терпеть…
— Лежи, свинтус ты эдакий! Перетерпишь! Вот пойдет Тонька — и ты следом…
— Ха-ха-ха, — заржал интеллигентный Олег.
Скоро я провалился в бездну и проснулся от небесного голоса.
— Мальчики-и-и… Пожалуйста, пить лекарство, — говорила дежурная медсестра Наталья Триус.
Наталья не так красива, как Ленок, но у нее непоказное сострадание и участие к больным. Она без тени брезгливости убирала за стариком маразматиком; он, несмотря на пожелание Ленка, почему-то не подыхал. Наталья подавала «утку» обезноженному сульфозином парню, кормила с ложки, хотя он почти не ел, а все смотрел в потолок. И если шлюху и садистку все ненавидели, то Натаху любили. Добрая, ласковая, для всех желанная. «Мальчики, пожалуйста, вставайте…», «Петя, пожалуйста, на укол…» Даже чушку Вергазы по имени: «Миша, пожалуйста…» В общем, убежавший из доброй сказки персонаж. Боже, какие я к ней испытывал чувства!
