Чтоб закончить с профессионалами, я расскажу вам об одном славном малом, который присоединялся к каждой голодной забастовке у Стены Плача в Иерусалиме. Абсолютно добровольно, никакими комитетами не приглашаемый. И по любому поводу: то против советских властей, не выпускающих евреев в Израиль, то против израильских властей, проявляющих недостаточное гостеприимство к советским евреям. Всякий раз, пронюхав о готовяшейся голодовке, он появлялся у Стены Плача с одним и тем же плакатом, написанном на трёх языках: иврите, русском и английском. Текст был, примерно, такой: «Буду голодать, пока не добьюсь своего».
Он садился со своим плакатом рядом с другими голодающими и самоотверженно высиживал до конца забастовки. Текст его плаката был оригинальней других, и его чаще других снимали для телевидения и газет. Я как-то забрёл туда во время очередной голодовки, и так как я человек любопытный от природы, не удержался и спросил того малого, что он хочет сказать своим плакатом.
Вы знаете, что ответил мне этот честняга?
– Буду голодать, пока не похудею на двадцать кило. Такова моя цель. Советы врачей не помогли. А здесь и результат верный и общественная польза.
Честно признаюсь, я влюбился в этого парня, и стал гордиться тем, что я, как и он, еврей.
Какая кристальная чистота! Какое бескорыстие! И никакой демагогии.
Над Атлантическим океаном. Высота – 3060О футов.
Я откровенно скажу, здесь не собрание, нас никто не слушает и даже не подслушивает, можно не кривить душой: я не идеалист и не борец. И попросите вы меня добровольно пойти умереть за общее благо, за светлое будущее, за мир во всём мире, я вам отвечу: извините, нема дурных, поищите кого-нибудь другого. Не хочу, не надо, дайте мне спокойно умереть своей смертью, в моей собственной кровати.
Самому красивому и пышному некрологу в газете, начинающемуся словами: "Он пал на боевом посту... ", – я предпочёл бы что-нибудь попроще, вроде: «Нелепый случай вырвал из наших рядов...» или «Тихо скончался наш незабвенный...» или даже «Коллектив парикмахерской треста бытового обслуживания выражает глубокое соболезнование...»
Я не хочу, чтоб над моей могилой давали прощальный салют ружейными залпами и чтоб, как говорится, к ней не заросла народная тропа. Не надо! Ради Бога! Дайте мне зарыться поглубже в мою могилу, и не слышать и не видеть, как сходит с ума этот полоумный мир. Я хочу, наконец, отдохнуть и успокоиться, и угостить собой червей, которые, как и всё живое, нуждаются в питании, – если они, конечно, не антисемиты и не побрезгуют моим еврейским происхождением.
