Она слишком давно не испытывала похмелья, с мужем они так и не завели традиций вечерних пьянок в качестве замены сексу. Болела ли у Анны теперь голова? Для начала надо было хотя бы определиться, с какой стороны у нее глаза. Уши были с боков – это стало понятно, когда она услышала гул. Потом поняла, что это голос, потом – что знакомый голос и, наконец, разобрала слова.
– Воды, дайте ей воды.
Комбинезон – это был его голос. Как только Анна поняла это, в нее стали вливать воду. Она вскрикнул, открыла глаза и захрипела, захлебываясь. Заступиться за нее было некому, Бархатнюка рядом не было.
Чтобы убедиться в этом, ей пришлось долго откашливаться. Она, наконец, прозрела, проснувшись – да еще как – в своей собственной квартире, сидя на собственной кровати в спортивном костюме собственного мужа в окружении людей, по поводу которых стоило подумать, являются ли они теперь ее собственным личным кругом.
Комбинезон стоял слева от кровати, у шкафа. Будь он ближе на пару метров, Анна вряд ли смогла бы поднять голову, чтобы убедиться, что это действительно он.
– Ну надо же! – покачал он головой. – Надо же, зацепилась.
Должно быть, он помнил что-то, чего не могла вспомнить она. Пока же Анна точно могла сказать, что в первый раз у нее с Бархатнюком случилось прямо за столом, вернее на столе, с которого она собственноручно смахнула тарелки, бокалы, бутылки. Уже лежа Бархатнюк попытался взглянуть на пол, словно не веря, что тот усеян осколками дорогой посуды. Анне было плевать: колесо жизни вновь завертелось в полную силу.
Дико устав на столе, Анна потянула Бархатнюка в бассейн и едва об этом не пожалела. На ватных ногах она вошла в воду и поняла, что тонет. Забила руками по воде – это был знак, по которому в Бархатнюке проснулся зверь. Он взял ее прямо здесь, в бассейне, где, должно быть, впервые поднялся шторм, и дельфины, казалось, сойдут с ума. Анне даже показалось, что они пару раз ударялись в стекло, правда, беззвучно. Стекло, как и следовало ожидать, было не только сверхпрочными, но и со звукоизоляцией. На своих любимцев Бархатнюк даже не смотрел, как они не старались поддержать порыв хозяина. Неизвестно, волновались ли дельфины когда-либо так сильно, и все же Анна была почти уверена: никто из гостей Бархатнюка даже в мыслях не пытался разбить в этом доме даже самый невзрачный стакан.
Ну а затем – да, затем была спальня. Выпили они много, мешали мартини с абсентом, снова шампанское и какой-то неземной, тягучий как нуга, ликер. Стирали границы между реальностью и забытьем, между страхом и страстью и все, что доставалось Анне – мужское тело. Горячее, влажное и ненасытное.
