Но почему?
Керимов передернул плечами, но не отпустил мой взгляд. Ответил, опять игнорируя мой вопрос.
— Он не собирается появляться в больнице? С цветами, фруктами? Ветрова?!
Вдох, выдох. Еще раз вдох, и спокойный ответ.
— Нет.
Повисла пауза. Тимур прищурился, рассматривая меня из-под ресниц и что-то прикидывая про себя.
— Он же не знает, что ты залетела? Так? — сделав закономерный вывод, Керимов вдруг ухмыльнулся.
Я прикрыла глаза, прежде чем снова ему ответить.
— Что ты хотел? — спросила, не обращая внимания на пристальный взгляд Тимура.
Парень дернул плечами и, недовольный, скривился.
— Я хочу тебя предупредить, Ветрова, по-хорошему предупредить, конечно, — голосом, в котором звенели стальные нотки, вдруг заявил мне Тим. — Если ты вздумаешь выкинуть какой-нибудь фокус, позвонить журналистам, например… С желанием дать интервью или продать свою историю подороже… Заявить всем, что я отец твоего ребенка… Или что-то еще в этом роде… Ветрова, я сотру тебя в порошок. Я обещаю, что испорчу тебе жизнь, если ты вдруг вздумаешь открыть свой рот. Ты хорошо меня поняла?
В другой раз я бы испугалась Тима: каждым своим движением, поворотом головы, надменным взглядом Керимов говорил о том, насколько он сильно зол. Из-за меня.
Но изумление, поразившее меня после слов Тимура, было куда сильнее страха.
Мне неожиданно вспомнился наш последний серьезный скандал с Тимуром. Это было прошлой весной, тоже в начале мая. Препод по политологии на одном из занятий намекнул о «стоимости» его оценок: три тысячи рублей за надпись «отл» в зачетке. Три тысячи рублей из восьми, которые я получала в месяц, работая помощником менеджера в одной из небольших контор!
Можно было бы промолчать, можно было бы покорно выложить эти деньги. Но я…
Я не могла!
Это был вопрос принципа. И справедливости, в конце концов!
После окончания пары Керимов как староста предложил нам всем «сдавать бабло». Одногруппники без возражений вытаскивали купюры из кошельков и отдавали Тиму. Кто-то обещал принести нужную сумму завтра или ближе к концу недели. И никто — совсем никто — не возразил.
Кроме меня, конечно.
Мои слова сорвали стоп-кран Тимура. Я помню почти дословно все, что он говорил в тот день. Помню, как он кривился и с презрением называл меня «бедной церковной мышью». Мне не стоило поступать учиться, если я не могла платить. Он так сказал.
Быть может, если б не слова Тимура, я не стала бы лезть в бутылку. Поговорила бы с преподом и смогла бы решить проблему.
