Летом с болот наваливалось комарье, зато озерцо радовало хорошей поклевкой: щука и карась брались отменно. На островах в березняке можно было разжиться грибками, и, что самое интересное, с краю полянки, на которой расположился комплекс прочных построек, хранили покой три столетних дуба, а в их корнях зимой и летом колотился родничок с необычно вкусной водой. Личный состав УСИ ревностно следил за очередью на дежурство в Сорокапятке ради этой водицы. Побывавшие там переставали жаловаться на желудок, почки, печень и прочие внутренние хвори, раны затягивались очень скоро, у лысеющих прибавлялось волос. Пробовали вывозить целебную водицу для близких, оказалось, что целебные свойства сразу пропадали, а сама вода приобретала затхлый вкус. Одним словом, здесь любили залечивать душевные и физические раны, вдали от городских шумов, дорог и цивилизации.
Попасть сюда заплутавшему туристу невозможно. Во-первых, на жигулятой козе не подъедешь, пеших же встречали ребята на кордоне в пятнистой форме и со всеми причиндалами, которые стреляют и больно бьют. Сунулись сюда как-то казачки, которым в последнее время до всего было дело. «Куда вы, служивые?» — вежливо остановили их у шлагбаума. «Куда надо!» — был ответ. Ну надо, так надо… Пять шагов сделал старшой — лошадь под ним шарахнулась, сбросила наземь. Пока с матами лошадь за узду хватал, в яму свалился, где ему Егорий святой привиделся, злой такой. А вынули его сотоварищи, дух, говорят, от тебя чего-то тяжелый идет. Так восвояси и поехал, попахивая. «Всего доброго!» — пожелали им на кордоне. «Шоб тебя!» — ответил старшой нечистый. Чистые сотоварищи промолчали. Вспомнили, видно: «Незваный гость хуже татарина», а сторонка была как раз та, где русичи некогда мамаев в болотину заманивали.
Двухэтажный терем был изваян крепко, в ласточкин хвост и без единого гвоздя могучие стволы, оконца с пуленепробиваемыми стеклами, кованое железо на дверных петлях, внутри просторно и легко дышится. А что на крыше антенн натыкано, так это дань времени.
Сюда и привезли дневать-ночевать Илыо Трифа, а позже Марью, чтоб Аркадий Левицкий не скучал.
Марья, судя по всему, испуг пережила, наглеть принялась с прежним упорством. Триф, отобедав или отужинав, подымался к себе в светелку, с дурно воспитанной девицей общаться не хотел — себе дороже, хватало общения за столом, а Левицкому выпадало слушать сивый бред сытой кобылки.
Судских не ошибся, выбирая в содруги для Марьи Аркадия. Молодой, неженатый — это на всякий случай. Но Левицкий попал в УСИ из отряда морского спецназа, с кем много не поговоришь, расстроить невозможно. Марье приходилось одной изощряться в комментариях у телевизора. Аркашу она посчитала за обиженного умом, который мог подать, принести, а больше от мужиков ничего и не надо. В неполные шестнадцать она шустро рассуждала обо всем и особенно о сексе. С одной стороны, это вполне естественно, у Марьи уже все вполне округлилось, налилось и кое-где чесалось, с другой — приятно наставлять туповатого увальня, который ничего не знает про эрогенные зоны, французскую любовь и прочие действа. Она, конечно, провоцировала Аркашу, а тот будто таинства познавал, хлопая глазами и ушами. Господи, что взять с мужлана! Изредка Марья задумывалась: а не разыгрывает ли ее Аркадий, уж больно он внимательно все слушает и кивает, делает свои профессиональные легкий вздох на два коротких выдоха и зенки таращит. Не Аркаша, а каша…
