— Давай, конечно. Этот педик в курсе всех событий.
Связались с приемной. То да се, и опять главный вопрос.
Г уртовой засмеялся:
— «Милиция нравов» обязана бы знать о Трифе все от корки до корки. Вы на каком стулс изволите сидеть, Федор Семенович?
— Я-то вообще в кресле сижу, — не без важности заметил Христюк.
— Это не возбраняется, — опять хихикнул Гуртовой. — Но все же он на четырех ножках?
— Разумеется, — на всякий случай свесил голову к ножкам кресла Христюк.
— Точно так размещается любая власть, которая сидит прочно.
— А если не прочно? — угадывал направление мысли Гур-тового Христюк.
— Тогда этот стул на трех ножках. Но сидеть еще можно вполне прилично. А теперь попробуйте лишить стул одной из ножек.
— Упасть не хочу, — проявил гений сообразительности Христюк.
— То-то и оно! — совсем радостно засмеялся Гуртовой. — Так вот небезызвестный Илья Триф пытается лишить наш стул третьей ножки. Проще говоря, посеять недоверие к Церкви. Я вам сейчас подошлю своего секретаря, он вас досконально просветит. А вы мне ответно не окажете услугу, Федор Семенович?
— Всегда готов!
— Мойзес Дейл не проявился в Москве опять?
— Есть такой. По вашей просьбе слежка за ним установлена, телефон в номере гостиницы прослушивается. Хитер этот ваш Мойша, предпочитает по телефону-автомату говорить. Не далее как позавчера встречался с сыном Мотвийчук, а вчера с генеральным директором сыскного бюро «Русичъ» Портновым. Речь шла о бумагах Трифа. Портнов предлагал копии. Дейл соглашался только на оригиналы. Однако, мы выяснили, оригиналы у Судских.
— Опять Судских, — проворчал Гуртовой и уже бодро ответил: — Понял, Федор Семенович, спасибо.
Пока ждали посланца Гуртового, попили чайку, закусили, по разу хлопнули по заднице младшего лейтенанта милиции Зимину: Христюк — когда Зимина чай вносила, Мастачный — когда Зимина уносила посуду. Всех троих это развеселило.
Наконец дежурный впустил в кабинет Христюка юношу с тонкой шеей и вихляющим задом. «У Гуртового сплошь и рядом педики», — решили оба одинаково и наморщили носы. Юноша признал в них антагонистов голубых и тоже сморщил нос, хотя не огорчился. Он снял тонкую дорогую шубу из лисьего меха, уложил ее аккуратно в конце стола для заседаний, выбрал стул так, чтобы видеть обоих сразу, сел и начал говорить без вступления голосом, каким обычно говорят представители обиженных сексуальных меньшинств, с подвыванием и голубизной, но излагал все ладно, без витиеватости.
