— Ты знаешь, Алешенька, что я замужем, — заявила она однажды вечером.
— Что ты говоришь?
— Ну да, у меня есть муж.
— Где же он, этот муж? — с трудом выдавил он из себя.
— Поехал на практику на три месяца. Теперь скоро вернется.
— И что тогда будет?
Она пожала плечами.
— Как что будет? Вернется — и все.
Он отстранил ее от себя и мрачно насупил брови.
— Ты разойдешься с ним, Таня.
Она широко раскрыла голубые глаза.
— Что ты говоришь? Разойтись с Колей? Да ты с ума сошел! — Она разразилась смехом. — Ах, Алешенька, до чего ты смешной! Нахохлился, как воробей, и… «разойдешься». Выдумал тоже! Вот увидишь, какой Коля милый, милый, ты себе представить не можешь. Веселый какой! И как поет! Ужасно люблю Колю. И ты его полюбишь, как только познакомишься. Уж он тебя сумеет развеселить.
Алексей почувствовал отвращение, липкую, подступающую к горлу тошноту. Татьяна заметила странное выражение его лица и обняла его за шею.
— Ты сердишься, Алешенька, что я тебе этого раньше не сказала? Сердишься?
Он грубо оторвал от своей шеи ее руку, процедив сквозь зубы ругательство. Она обиженно отстранилась.
— Как ты ведешь себя? Рука даже заболела…
Он хотел бросить ей в лицо грубое, оскорбительное слово, но, взглянув на нее, махнул рукой и молчаливо направился к выходу. Она кинулась за ним, но он крепко хлопнул дверью.
На улице было уже темно, огромными молочными шарами пылали фонари. Алексей был полон презрения не к ней, а к себе. Он не мог даже найти ничего в свое оправдание. Он не ошибся, его не захватила внезапная страсть, он не влюбился, просто жалкая интрижка с легкомысленной женщиной, которая даже не отдавала себе отчета в своем цинизме. И вот это-то и подменило то страстно ожидаемое, необычайное, ослепительное, тот восторг, то безумие, о котором думалось и мечталось. Он почувствовал себя жалким и грязным. И ведь ради Татьяны он забросил последнее время учебу, торчал у нее, вместо того чтобы сидеть за учебниками. Куда же он идет, в какой грязный закоулок он забрел, какой великой любви и каким великим делам он изменил в этой пошлой, пестрой от японских вееров комнатке? Нет, это было хуже, чем исчезновение «Дамы с розой». Тогда его пожирала высокая крылатая печаль, боль разлуки, непреодолимая и страстная. Теперь все было мелкое, серое, грязное, а хуже всего был он сам, Алексей.
Он не пошел домой. Ему казалось, что он увидит презрение в глазах товарищей, услышит насмешки и издевательства, хотя они ведь ни о чем не знали. Однако он не поручился бы, не догадывается ли Фома. Теперь он стал вспоминать некоторые подробности, намеки, взгляды. Его бросило в жар. Да, вполне возможно, что не он один в их комнате был счастливым обожателем Татьяны. Как, должно быть, смеялся над его глупостью Фома, как он хохотал в душе, когда Алексей по вечерам выскальзывал из дому и не возвращался ночевать. Теперь он был почти уверен, что дело обстоит именно так. А Татьяна? Сегодня он убедился, что она могла обманывать и его, так же как обманывала своего «милого» Колю.
