Медсестра входит в комнату с моей картой, на ее лице играет радостная улыбка. Она довольно взрослая, со светлыми волосами и темными корнями, и у нее постоянно отпечатывается красная помада на зубах.
— Как у тебя дела сегодня, милый? — спрашивает она громко, словно я ребенок. Этот же тон врачи используют на мне, потому что я – подросток, что вскрыл вены, а после пырнул себя кухонным ножом.
— Нормально, — отвечаю ей и беру маленькие белые таблетки, что она мне дает. Не знаю, зачем они нужны, но думаю что это какое-то успокоительное, потом что каждый раз, когда я проглатываю их, то словно выпадаю из сознания. И все замечательно. Боль притупляется, а это все, что я когда-либо хотел.
Через десять минут, после принятых таблеток, сонливость берет верх, и я укладываюсь на кровать. Я почти засыпаю, когда знакомый запах дорогих духов опаляет мои ноздри. Держу глаза закрытыми. Не хочу разговаривать с ней и притворяться, что все хорошо, и что отец не бил меня. Не хочу делать вид, будто она ни о чем не знает и беспокоится обо мне.
— Кайден, ты не спишь? — спрашивает она спокойным тоном, который означает, что она под чем-то. Она грубо пихает мою руку, оцарапывая ее ногтями. Я крепче зажмуриваю глаза, скрещивая руки и желая, чтобы она сильнее прошлась по моей коже и срезала ее, стерев все, что я чувствую.
— Кайден Оуэнс. — Ее голос так резок, словно когтями провели по классной доске. — Послушай, знаю, что ты не хочешь это слышать, но пора бы уже разобраться со своими проблемами. Вставай, начни питаться лучше, и докажи докторам, что с тобой все в порядке и можно вернуться домой.
Я не отвечаю и не открываю глаз. Просто слушаю стук своего сердца. Тук, тук. Тук, тук.
Ее дыхание ускоряется.
— Кайден Оуэнс, я не позволю тебе разрушить репутацию семьи. А теперь исправь все. — Она хватает одеяло и швыряет его подальше от меня. — Встань, сходи на терапию, и докажи, что не опасен для себя.
Мои веки постепенно открываются, и я поворачиваю голову в ее сторону.
— А как же отец? Он тоже не опасен для меня?
Она выглядит дерьмово: темные круги под глазами, и куча косметики на лице – попытка скрыть все это. Она по-прежнему при параде: причудливое красное платье, драгоценности и шуба – весь этот роскошный прикид для того, чтобы замаскировать все уродство в ее жизни.
— Твой отец не сделал ничего плохого. Он просто был расстроен из-за того, что ты сделал.
— Ты имеешь в виду выбивание дерьма из Калеба, — уточняю я, кладя руки на кровать, отталкиваясь вверх и прислоняясь к спинке кровати.
