Радио наобум. Правда жизни | страница 63
Лодочкин сидел в кабинете № 69, оборудованном тремя столами (один из которых служил подставкой для кофейно-чайных принадлежностей), шестью стульями, тремя сейфами, шкафом, телевизором, стоящим на нем, холодильником и иными более-менее важными предметами. Окно в кабинете было старым, европейской отделкой не тронутым, что помещению, вкупе с облезлыми стенами и тусклым линолеумом, авторитета не добавляло. На стене висел портрет основателя ВЧК Дзержинского. Судя по выражению лица, Феликс Эдмундович действительно был человеком добрым и, вполне возможно, даже любил детей.
Напротив Алексея, за столом, полуразвалившись в старом кожаном кресле, сидел хозяин кабинета — одетый во все джинсовое, сильно смахивающий внешне на Брюса Уиллиса, Андрей Валерьевич Кириллов — майор милиции, старший оперуполномоченный отдела, как бы выразился Глеб Жеглов, по борьбе с бандитизмом. Рубаха его, по причине царящего за окном августовского беспредела, была расстегнута чуть ли не полностью, атлетическую шею и грудь украшала скромная серебряная цепочка, а также висящий на шнурке не скромный (в особенности для честного работника милиции) мобильный телефон. В руке Андрея Валерьевича дымилась сигарета, роль пепельницы на столе исполнял спичечный коробок — осколки пепельницы обычной лежали в пластмассовой урне, стоявшей рядом с правой ногой Лодочкина. На них Алексей обратил внимание сразу, и увиденное натолкнуло его на мысль о том, что лежат они там не спроста, скорее всего пепельницей кого-то били в ходе допроса, поэтому она, собственно, и разбилась. Впрочем, это генерального продюсера не очень то и волновало, наоборот, он просто сгорал от желания увидеть, чтобы кого-то из его обидчиков в этом кабинете побили: пепельницей, толстым уголовным кодексом с комментариями, сейфом, да чем угодно! Лишь бы сильно и от души!
Однако Андрей Валерьевич бить никого не собирался. По крайней мере, пока. Он просто курил и внимательно слушал, предварительно попросив Алексея говорить все без утайки и опустив в карман собственной рубашки три тысячи лодочкинских долларов (занятой человек, время ценит очень дорого, но работу делает на совесть, поэтому необходимо приплатить — так сказали Леше, и он не стал возражать: три тысячи — не десять, а жизнь у него одна).
Выслушав печальный рассказ потерпевшего до конца, Кириллов затушил сигарету, вытянув ноги, положил их на один из стульев и, скрестив руки на груди, спросил: