После личных драм с Валерианом и де Кленом Мария Николаевна встала на путь монашества. Но это случилось не сразу. Сначала поселилась в Белевском женском монастыре Тульской губернии, откуда писала брату Льву:
«Ты ведь, конечно, интересуешься моей внутренней, душевной жизнью, а не тем, как я устроилась, и хочешь знать, нашла ли я себе то, чего искала, то есть удовлетворения нравственного и спокойствия душевного и т. д. А вот это-то и трудно мне тебе объяснить, именно тебе: ведь если я скажу, что не нашла (это уж слишком скоро), а надеюсь найти, что мне нужно, то надо объяснить, каким путем и почему именно здесь, а не в ином каком месте. Ты же ничего этого не признаешь, но ты ведь признаешь, что нужно отречение от всего пустого, суетного, лишнего, что нужно работать над собой, чтоб исправить свои недостатки, побороть слабости, достичь смирения, бесстрастия, т. е. возможного равнодушия ко всему, что может нарушить мир душевный.
В миру я не могу этого достичь, это очень трудно; я пробовала отказаться от всего, что меня отвлекает, – музыка, чтение ненужных книг, встречи с разными ненужными людьми, пустые разговоры… Надо слишком много силы воли, чтоб в кругу всего этого устроить свою жизнь так, чтобы ничего нарушающего мой покой душевный меня не прикасалось, ведь мне с тобой равняться нельзя: я самая обыкновенная женщина; если я отдам всё, мне надо к кому-нибудь пристроиться, трудиться, т. е. жить своим трудом, я не могу. Что же я буду делать? Какую я принесу жертву Богу? А без жертвы, без труда спастись нельзя; вот для нас, слабых и одиноких женщин, по-моему, самое лучшее, приличное место – это то, в котором я теперь живу».
Вскоре Мария Николаевна стала духовной дочерью преподобного Амвросия, старца Оптинской пустыни. Он благословил ее на жительство в женском монастыре в Шамордине, который он незадолго до этого основал. Отец Амвросий сам выбрал ей место для кельи и нарисовал план будущего дома. Однако родные надеялись, что Мария Николаевна все же изменит свое решение.
Дело в том, что для женщины с ее воспитанием и образованием стать монахиней означало очень смелый и даже эксцентрический поступок. Ничуть не менее эксцентрический, чем поведение ее брата Льва, который после своего духовного переворота стал носить крестьянские одежды и пахать землю. Вообще, при всей разности религиозных взглядов между младшими братом и сестрой было удивительно много общего. Их «смирение» было едва ли не продолжением их слишком гордых и независимых натур, не желавших поступать так, как поступают все.
