На его кафедре служили восемь преподавателей. Капитаны и майоры, кандидаты и не очень, они знали предмет хорошо. Но любили ли они его так, как любил он? В этом Степан Васильевич сомневался. А вот в любви Кузнецова к Процессу он не сомневался нисколько.
Кузнецов не просто хороший ученик. Он — продолжатель моего дела. И я сделаю всё, чтобы помочь ему. Дам дорогу в мир науки. Сделаю его ученым. И когда-нибудь, когда я состарюсь и начну забывать номера статей, я вызову его и передам ключи кафедры.
К такому заключению пришел Степан Васильевич.
— Возьмите!
Кузнецов испуганно встрепенулся.
…Сегодня Степан Васильевич был ответственным по институту. А Кузнецов полировал задницей тумбочку дневального.
В задачу ответственного входило обойти посты и выявить возможные нарушения дисциплины. По уставу. А вне его, по собственному порыву, он просто хотел отнести Кузнецову бутылку напитка «Байкал». И что-нибудь съестное. И всё.
— Возьмите же! Ну?
Конечно, — понял Степан Васильевич, — неожиданность. К тому же, я — ответственный, он — дневальный. Я — полковник, он — рядовой. Барьер.
Боже, боже. Как ему хотелось отбросить эти условности! Хлопнуть Кузнецова по плечу. Сказать: Привет, коллега! Но… Черт бы побрал эту солдафонщину…
— Как служба? — осведомился он.
— Ничего, товарищ полковник, — растерянно обронил Кузнецов, — в смысле…
— Во-первых, — как можно мягче произнес Степан Васильевич, — не товарищ полковник, а Степан Васильевич. А во-вторых… Когда Вас сменят, зайдите ко мне. Побеседуем о новом постановлении пленума Верховного Суда. Договорились?
Кузнецов улыбнулся, прижимая к груди презентованный провиант.
— Договорились, Степан Васильевич.
— Вот и славно, — сказал профессор Альбицкий и, подмигнув ему, побрёл, уже в радостных чувствах, дальше.
А рядовой Кузнецов опустил пакет на пол, достал из ящика стола папиросу и, дождавшись, когда шаги профессора стихнут, продолжил набивать ее анашой.
Когда-то я был крут.
Я говорил, что хотел и ставил, что хотел. Вы слушали мою станцию, предвкушая встречу со мной. Вы ждали, что я отмочу/выдам, объявившись через очередные три песни.
Теперь же — иначе. От моей крутизны осталась лишь запись в трудовой книжке — «ведущий музыкальных программ». Проще — ди-джей. Но это неправда. Никакой я не ди-джей. Я — прокладка между песнями. Винтик в палёвом китайском механизме. В любой момент меня можно вывинтить, швырнуть в мусорную корзину и заменить на новый.
Пришло новое время, мой друг. Оно привело с собой новых людей. Новые люди сказали, что у них есть идеи. И — началось.
