Хорошо бы к стеночке, да тут сил слишком много затратить придется. Ничего, пол тоже сгодится. Тяжелый… Отожрался или всегда таким был? Ну да это уже мелочи, ничего не значащие нюансы. Или просто попытка отвлечься от предстоящей работы, крайне нелицеприятного содержания.
Нет, откладывать не будем. Шампур в одну руку, молоток в другую… Теперь приставим к правому плечу и со всей силушки молодецкой вдарим. Проняло суку, заголосил нечеловеческим голосом, задергался, но мгновенно получил по второй простреленной руке от моей странной знакомой.
— Лежать, мясо, — прозвучал голос, лишь частично напоминающий женский. — А то живьем сожру…
«Мясо» словно зажухло, завяло и даже забыло брыкаться, видимо, голос пробрал до глубин подсознания. Знаете, оно и понятно, мне тоже сильно не по себе стало, хотя я и знал, что девушка не мне это говорила. Зато вещала со всей ответственностью и душевно. Такая… сожрет. На миг сквозь человеческие черты проглянуло нечто иное, похожее и то же время невообразимо иное.
Бр-р… Я встряхнулся, сбрасывая секундную оторопь, и продолжил. Загнал второй шампур в левое плечо.
Короткая судорога и все. Убийца потерял сознание окончательно, оно и к лучшему. То, что я делаю, еще не значит, что оно мне должно нравиться. Третий — на сей раз в живот. Ну и последний… в череп, прямо посреди лба. Тут пришлось потрудиться, кость была крепкая и прочная. Но нет тех трудностей, что оказались бы непреодолимы… Черный юмор, понимаю, но только он способен хоть в некоторой степени сгладить отвращение. Зато для девушки это было… разве что любопытно. И не только. Стоило мне продырявить Кулинару череп, как она с непонятной ухмылкой отстранила меня и проворковала:
— Иди сюда…
Странные слова. Потом она склонилась над трупом, прикоснувшись губами к его лицу. Слабое красное свечение и вокруг потянуло холодом. Тело мертвеца приняло оттенок, слишком серый даже для трупа. Холод, вытекающая из ран кровь, атмосфера инобытия вокруг. И я понял, что ТУТ любопытство лучше засунуть куда подальше и временно не проявлять его. Сейчас мне хватило и мимолетного прикосновения к чужой тайне, скрытой и промелькнувшей передо мной в первый, но вряд ли последний раз.
— Почему ты так обошелся с ним? — спросила она, утирая губы.
Рука машинально приподнялась к груди. Там, в кармашке куртки или рубашки я всегда носил с собой старую газетную вырезку. Выцветшую от времени, потрепанную от трения с тканью моих многочисленных рубашек. Сейчас клочок бумаги не зашелестел. Я и забыл, перед началом Игры у меня отобрали все вещи. Но короткий текст вырезки помнил наизусть:
