— Ну, я, — добродушно признался Цахилганов. — Я,
я — жнущий — то — что — не — сеял — я — отбирающий — себе — то — что — принадлежит — многим — я — демократ — новый — рабовладелец — нагло — хозяйничающий — на — постсоветском — пространстве — я —
финансово усиливающийся человек слабеющего духовно мира…
А что? Пусть это буду я, чем кто-то другой.
Но Внешний продолжал, посмеиваясь
и не слушая его:
— …Кто он, разрушитель устоев, как не исчадие ада? Падший ангел, демон гордыни, сброшенный на землю? Носитель тёмного духа дробленья? Не он ли летает над шестой частью суши, торжествуя кровавую безбрежную свою победу? Раскол Союза, шизоидизация Союза — вот разрушительный пир его!..А ты — не демократ, нет! Русский не может быть демократом. Он или государственник, или он не русский. Но ты — испорченный русский…
Нет, ты не демократ,
ты — только демократствующий,
продажный русский.
37
— Так, — поднял руки Цахилганов. — Сдаём карты заново. Всё, что сложно, того не существует.
— Отчего ж так скоро? — изумился Внешний. — Отчего же не признать за собою того, что нашалил ты в этом мире изрядно?
— Да не то противно, что нашалил, — сконфузился Цахилганов перед самим собою. — Печально, что я принимал своё жизненное паденье за взлёт. И вот, всё у меня есть, а — печально…
Противно, право, быть жертвой — только жертвой своих же шалостей, когда ты — герой по сути.
— Ну, допустим, не только своих, — подловил движение мысли Внешний. — Не обольщайся. Твои шалости — лишь глупое продолженье тех великих шалостей, которые натворил в семнадцатом веке некий бесноватый мордвин, расколовший русское духовное единство, а потом не знавший, где укрыться от наседающих на него злых духов… Расколовший, размывший, раздробивший единое несокрушимое верованье сильного когда-то, великого народа. А дальше-то — уж само всё пошло распадаться в веках и душах.
И поди ты, останови, слабый человече, такую инерцию исторического распада!
— А! Не любишь патриарха Никона? — засмеялся Цахилганов над собою, тем — преданным им же. — Не любишь европеизации России? То бишь, онемечиванья? Всех немецких Романовых — не любишь? Не терпишь прогресса, значит?
— Вторая половина самого тебя не терпит его.
— …Скажи тогда, внешнее моё отраженье,
— незаметно — отслоившаяся — совесть — моя —
скажи: доколе нам носить раскол в душах? Раскол на Запад и Восток?
— До выздоровленья. До избавленья путей России от западных кривд.
— О, как торжественно, как пышно это звучит… Тьфу. Театр одного раздвоившегося актёра.
