— Стихи я не люблю. — Это было первое и единственное, что я успела вставить в безостановочный монолог Ковла.
— Любишь, любишь. — Снисходительно отмахнулся от меня надоедливый представитель нечистой силы. — Просто до понимания этой истины надо дорасти. Невозможно быть культурным индивидуумом и не любить поэзию. Это… это как жить без пищи. Ну вот, послушай, разве это не прекрасно:
Когда восходит солнце на закате,
И уплывают в небеса дожди,
Я побегу тихонечко за Катей.
Не убегай же, Катя, подожди!..
— С ума сойти. — К тому всё и идёт. Если его музыкальные фантазии в той же мере талантливы…
— О, ну, это пока только стихи. — Скромно потупился Ковл, мол, «хвалите меня, хвалите». — Я положу их на музыку, и тогда это будет поистине незабываемо! А пока не отвлекай меня, я сыграю тебе «Терпистское местечко». Когда я буду играть, обязательно представляй поле на закате. — Он поднял руку и сделал широкий жест, устремив вдохновенный взгляд куда-то, куда мне без его помощи было не проникнуть своим скудным немузыкальным и непоэтическим воображением. — Высокая трава… Несжатые колосья… И в этих колосьях одинокий вампир, испытывающий жажду… Прекрасная девушка — вся в чёрном, с неподвижным печальным лицом — стоит к нему спиной и бьёт в бубен… Бум-бум-бум… Он смотрит на неё, он хочет её жизненной силы, но терпит… Итак, «Терпистское местечко»!
* * *
Звуки, заполнившие ветхую хибару, навели меня на представления, далёкие от вампирской жажды чужой жизни. Нет, рекомендованное поле в моём воображении осталось, были даже колосья. Только низенькие, примерно по колено. И в колосьях сидел несчастный вампир, размышляющий о том, почему именно сегодня в его закромах не завалялось ничего, кроме миски гороха. И почему приходится пересиливать стремление употреблённого гороха к свободе именно в тот момент, когда совсем рядом стоит и бьёт в бубен прекрасно-печальная девушка в чёрном…
От пришедшей на ум дурацкой картины меня начало неудержимо пробивать на такое же хихиканье. Если бы музыкальный вечер завершился с окончанием «Терпистского местечка», мне было бы вполне по силам принять серьёзный вид. Но дело этим не ограничилось. «Терпистское местечко» сменил «Ночной терпист». На этом моменте сдерживаемый хохот сомкнул невидимые руки на моём горле в зверской попытке удушения, услужливо подкидывая воображению картину отчаянных метаний в поисках ночной вазы всё того же несчастного вампира, которому и терпеть никак, и до удобств на улице в темноте бежать радости мало. За «Ночным терпистом» меня настиг «Терпист Одинокий», на пятки которому наступал «Терпист-победитель». Одним словом, когда смолкли последние… хм, звуки, я сидела багровая и с вытаращенными глазами, на которые упрямо наворачивались сдерживаемые из последних сил слёзы. Расхохотаться я себе так и не позволила, и впоследствии до крайности гордилась своей выдержкой.
