Я долго не могла поверить в то, что после её смерти меня воспримут всерьёз люди, которым старая травница исправно помогала на протяжении стольких лет. Меня, непутёвую девицу, ходящую по селу в странной одежде, до немоты боящейся пауков и таскающей на шее сушёную шишку. Про пауков, правда, никто не знал (тот случай в подвале бабка расписала свидетелю-лесорубу, как шалости сердитого домового), а что касается шишки, то её я старательно прятала под рубашку. И хотя кололась она настолько сильно, что постоянно хотелось чесаться, лучше так, чем выставлять этот странный «оберег» на всеобщее обозрение. Тем более, что бабка моё решение неожиданно одобрила, сказав: «меньше глаз донесут, дольше продлится покой». В моменты, когда она говорила что-то подобное, посматривая на меня задумчиво и как-то оценивающе, я жалела, что старушка просто не печёт пироги, как все обыкновенные бабушки, для которых эти самые пироги — единственное достойное внимания занятие. Тем не менее, когда пришло время, я заняла её место. И старалась, как могла, справляться с тем, чего на самом деле практически не умела.
Мне, наконец, удалось вытолкать любопытную тётку Устирику в сени и захлопнуть дверь перед её носом, стремящимся сунуться обратно. Для верности пришлось ещё и крючок, приделанный к стене, накинуть на железную петлю, вбитую в дверную створку.
Делу — время, всему прочему — сколько останется. Я достала с полки ступку и, глубоко вздохнув, принялась толочь необходимые для зелья травы. Всё происходящее казалось мне неправильным. Каким-то… скособоченным. Сначала эта дурацкая история с петухом, теперь приготовление настойки, о которой я точно знала только то, что её готовила моя бабка. Да, я видела, какие травы она растирает и сколько кладёт их, чтобы потом залить ледяной колодезной водой, но была уверена, что это не всё необходимое. Наверняка же нужно какое-то слово, чтобы скрепить траву с водой, а их обеих — с духом. Пьянство — это не резь в животе от переедания, тут простым отваром из листожуя не обойтись.
Что-то защекотало по руке, и я дёрнулась от неожиданности — так далеко увели меня нерадостные мысли. Кот Виктиарий лениво переступал лапами на столе, повернув хвост так, чтобы тереться им о моё плечо. Я отодвинула миску подальше, чтобы полосатый нахал между делом не натряс в неё шерсти или не сунул любопытную усатую морду. Прогонять я его никогда не прогоняла. Бабка говорила мне, что кот или кошка при совершении ворожбы — хороший знак. А колдовской кот — вдвойне хороший. Поэтому Виктиарий всегда гордо восседал на скамейке и следил широко открытыми глазами за тем, что происходит на столе. Правда, совать нос в посуду, где что-то готовилось, бабка ему никогда не позволяла. Меня же кот не слушался и всё время норовил подлезть под руку. Однажды из-за него я сыпанула в ступку больше черничного листа, чем требовалось, хотя на результате это не сказалось. Вроде как. По крайней мере, валяние в борщевике больше не напоминало о себе незадачливому пастушку Пирешке болью и некрасивыми пятнами.
