У меня сильный бронхит, Серёжа ставит горчичники:
— У тебя на спине скоро вырастут маленькие зимние дворники.
— Что, дышу с хрипами, как сгребают снег?
— Нет, лопатки уже пробиваются.
Есть у нас негрустин и зовут его аванс.
Реклама какого-то банка, пишут: вклад «Ушаков», вклад «Ломоносов». Удачно раскошелились ушаки и ломоносы!
Очень жаль, что скоро все поснимают свои вязаные шапочки. Я больше не смогу подрисовывать сверху чуть скошенные кресты, окончательно превращая головы в купола, и гадать, какая там роспись изнутри. И не заброшен ли храм, есть ли там царь.
Один гражданин упорно записывал фамилию моей мамы как Петрова. На днях ей надоело терпеть, и она спросила у него:
— Позвольте, я ведь Павлова, как вам удается всё время путать?
— А, чёрт… Не могу запомнить, что вы — Петропавловская крепость наоборот, — вздыхает.
Код моей двери я запомнила как «25 бакинских комиссаров и 48 попугаев».
Банки марки «Дядя Ваня» хорошо открывать при стрессе. Там на крышках бородатая голова в кепке, стольким дядям можно бошки свернуть.
В рекламе сказали: «Люди с недостатком йода в организме делают всё очень медленно, быстро устают». Значит не всё, дурики!
Правильное, верное решение всегда приходит небыстро и плавно. Опускается на меня, как лёгкая простынь на постель.
Однажды возьмёшься привычно перебирать прошлое в памяти, как карточки в каталоге, и обнаружишь, что картонки уже срослись меж собой перепонками и выглядят как меха гармошки.
Видела бродягу в случайно перепавшей ему солдатской шинели. Ровный, зеленый, оформленный стебель и завядший цветок головы.
Женщины — это тот пол, об который ясным соколам полагается биться лбом, чтобы становиться мужчинами.
Вообще пирамиды над разветвлённой системой гробниц обязаны называться гробами, по аналогии с грибницами и грибами.
Тоненький месяц смотрится в небе всегда как остатки ванильного мороженого в круглой миске, откуда его выбирали шарообразной ложкой.
Когда говорят «смысл между строк», я вижу как в тонкую щель опускают конверт. Или как сквозь сжатые лодочкой ладошки проводят другой такой же лодочкой и отпускают внутрь колечко.
Вся эта чувствительность словно включается и выключается сама собой. То ты ходишь тупой, довольный, гладкий как рыба. А потом вдруг вся чешуя встаёт открытыми жалюзи.
Серёжа уверен в том, что санитарная зона — это тюрьма для врачей.
Забегала к художнику Гаго, пока пили чай, зашёл его давний приятель. Представляя меня, Гагик сказал:
