И все же сенат настаивал на своем, что никак нельзя считать проявлением гибкости. В той ситуации напрашивалось иное решение — лавировать между кельтиберами и лузитанами, учитывая их давнюю вражду>{15} и реализуя старый принцип — divide et impera. Войну кельтиберам можно было объявить после победы над лузитанами, но она началась одновременно с лузитанской и покрыла позором римские знамена. Вряд ли сенат предвидел такой результат, принимая в расчет лишь общее превосходство в силах. Любопытно, что относительно благоприятное для престижа Рима разрешение ситуации было связано именно с возвращением к более гибкой политике, проводившейся Клавдием Марцеллом, который уговорил кельтиберов капитулировать и в то же время продиктовал им приемлемые условия.
В 143 г. кельтиберы восстали (явно под влиянием побед Вириата), и римляне решили навязать им куда более тяжелые условия, прежде всего — выдачу оружия. С точки зрения римских интересов такое решение было верным, но лишь теоретически, ибо оно не было подкреплено реальными силами — продолжалась еще война в Лузитании. В 140 г. Квинт Помпеи, возможно, опираясь на опыт Марцелла>{16}, — попытался добиться мира с кельтиберами на мягких условиях, но «сверху» потребовали явить пример строгости, прежде всего — добиться от врага сдачи оружия. Уже заключенный договор был расторгнут (см. выше), но ситуация к лучшему не изменилась — уровень подготовки армии в Ближней Испании, состоявшей к тому моменту в основном из новобранцев, не позволял принудить нумантинцев к столь позорным условиям. В итоге в Риме вскоре узнали о капитуляции, но не Нуманции, а войска Манцина, ее осаждавшего, что вызвало острейший внутриполитический кризис. В конечном счете Нуманция пала, но победа эта оказалась пирровой.
Описанные выше обстоятельства расторжения Помпеева и Манцинова договоров, а также договора Фабия Сервилиана с Вириатом характеризуют и еще одну черту поведения римлян в Испании в те годы — полное пренебрежение собственными обязательствами (естественно, при повышенной требовательности к испанцам). Можно, конечно, сослаться на соображения целесообразности, которые господствуют в политике (о них см. ниже), но все же во время войн на Пиренейском полуострове в 197—179 гг. римляне столь беспардонно не поступали. Да и в 130-х гг. многие из них прекрасно понимали, что подобные действия позорят потомков Ромула — недаром консул Манцин говорил, что неудачи преследуют Рим потому, что он бесчестно расторг Помпеев договор. Кроме того, как справедливо отмечает Г. Симон, отказ от соблюдения Манцинова договора подорвал моральный авторитет тех, кто добился в сенате такого юридически и нравственно спорного решения.
