Как и в своем творчестве, Бальзак раздвигал границы известного. В начале 30-х гг. XIX в. безумие было очень модным. Едва ли не в каждом романе встречался образ «безумного гения», и Бальзак принял данное клише как часть того, что он позже назвал «бальзаковским костюмом»>532. Однако даже его друзьям все труднее становилось отличить человека от маньяка; возможно, время от времени это не удавалось и самому Бальзаку. В феврале того же года он издал сборник леденящих кровь рассказов, объединенных долгой беседой в великосветском салоне. «Беседа между одиннадцатью часами и полуночью» была написана для книги, получившей название Contes Bruns. В ее написании принимали участие Филарет Шаль и Шарль Рабу. Авторство рассказов приписывалось изображению перевернутой головы с ужасным оскалом – a tête á l’envers, или «душевнобольному». К досаде соавторов, Бальзак вел себя как человек, страдающий манией величия. Рабу жаловался, что он унижал соавторов, заранее критиковал их и даже задался вопросом, способна ли «текстовая копия» реальности быть такой же красивой, как обычная «идеализация» современной жизни. К тому же он поместил в книге собственный адрес, который к тому времени стал хорошо известен публике, тем самым подписавшись единолично за всех троих – совсем как придуманный ими tête á l’envers>533.
Любитель литературы, видевший гравюру с изображением дома Бальзака работы Ренье и решивший своими глазами посмотреть, где творил безумный романист, наверное, не будет разочарован. Жорж Санд вспоминала, как Бальзак провожал гостей после «необычной» трапезы, состоявшей из вареной говядины, дыни и охлажденного шампанского: «Он переоделся в красивый новенький халат, который демонстрировал с радостью маленькой девочки, и собирался в таком виде и с подсвечником выйти на улицу, чтобы проводить нас до самых ворот Люксембургского сада. Было поздно, квартал был пустынен, и я указала ему, что его убьют, когда он будет возвращаться домой один. “Вовсе нет, – ответил он. – Если я встречу грабителей, они либо примут меня за сумасшедшего и испугаются, либо примут меня за князя и оставят в покое”»>534.
В литературном мире сумасшедший и был в некотором роде князем. Врач Бальзака, Накар, который, видимо, считал, что лесть – лучшее лекарство для его пациента, как-то сказал ему, что «безумие всегда рыщет в двери тех великих умов, которые функционируют чрезмерно»>535. Одно то, что Бальзак передал слова врача сестре, служит знаком растущего стремления упиваться собственной славой. Он постоянно называет себя «художником» (artiste) – модное новое слово для обозначения «писателя» – и даже радуется своему профессиональному эгоизму. Огюст Борже, молодой художник, с которым Бальзака познакомила Зюльма Карро, в том году испытал потрясение, когда Бальзак сообщил ему: «Я больше не брат, не сын и не друг. Я – мозг… Другие жизни должны вносить свой вклад в мою…»
