Нет почти никаких признаков того, что, как надеялся Томасси, «религиозный пыл» поднимет творчество Бальзака на новый уровень. По его собственному признанию, «принеся себя в жертву» мадам де Берни, он, как новообращенный, передал в ее руки ответственность за свою жизнь, за причины жить и даже за свои финансы: «Отныне я счастлив, что живу в вашем сердце… Я буду питать себя воспоминаниями, иллюзиями и мечтами, и моя жизнь станет совершенно вымышленной, какой она до сих пор отчасти и была». Помимо этого, Бальзак не предпринимал никаких попыток изменить свою жизнь. Позже он писал о тщетном желании «найти выход с помощью эмоционального наслаждения»>266. Он даже признавался Эвелине Ганской, что, хотя мадам де Берни спасла его от себя самого, она «обесцветила те семь или восемь лет, которые мне подарила»>267. Наверное, отчасти он сделал такое ошеломляющее признание, переворачивающее их отношения с Лорой де Берни, чтобы угодить далекой возлюбленной. Но притворялся ли Бальзак, когда писал Ганской, что в их первую мимолетную встречу в Невшателе в 1833 г. он вдруг понял, что еще никогда прежде не любил по-настоящему и что «мадам де Берни вызывала у меня лишь огромное сыновнее влечение, омраченное одной матерью и озаренной улыбкой другой»?>268 Робость и неопределенное положение как в общественной, так и в личной жизни вначале помогали ему перенимать чужие взгляды, а позже – создавать сотни убедительных, трехмерных персонажей. За такой талант приходится дорого платить. «Чудесный дар», позволивший ему, подобно джинну, «пересекать пространство» между собой и мадам де Берни, скоро ввергнет его в такое смущение, что нетрудно ему поверить, когда он пишет, что до 1833 г. еще не начинал жить.
Замешательство Бальзака в какой-то мере аналогично проблемам, с которыми столкнулся Сарразин, герой одного из его ранних произведений. Он влюбляется в красавицу певицу, которая оказывается евнухом. Далее Сарразин более всего озабочен тем, чтобы сохранить свою сексуальную ориентацию. В письмах к мадам де Берни Бальзак часто обращается к ней не только как к матери, но и как к другу (в мужском роде), намекая на попытку вместить даже самые потаенные свои желания в идеальную новую роль. В разоблачительном эпизоде Сарразина исключают из иезуитской школы (как и Бальзака, во время Пасхи) за то, что он изваял фигуру, которую Юнг мог бы назвать символом самого себя. В свете той спасительной силы, какую Бальзак приписывал сексу, скульптуру Сарразина можно считать также скандальным олицетворением Christus erectus.
