Атилло длиннозубое | страница 4



Или даже сибирские реки,
Чем туманный холодный чулан
Моря Лаптевых… В круговращеньи
Металлических черных штормов
Только три моряка в обращеньи,
А одиннадцать в пастях богов…

* * *

Фифи

Подружку жду из-за границы.
Где ты, любовница моя?
Должна бы завтра приземлиться…
Мой орган, бешено стоя,
Меня смущает как мужчину
В преклонном возрасте уже.
Я представляю: «суну, выну»,
И голую, и в неглиже…
Мне стыдно, приезжай скорее!
Остановить чтоб мой раздрай.
Дочь белорусского еврея
И мамы родом: Пермский край…
Была ты в Осло, Барселоне,
Ты путешествуешь как бес,
Как можно жить в подобном тоне,
Неделями чтоб девки без?

Художник из Парижа

С утра мелькает шляпою расхожей,
Заводится от прожитых чудес,
Приехал! И колесами в прихожей
Тележки, заостряет букву эС.
Он прилетел из нудного Парижа.
Возможно, у него большая грыжа,
Скорее же он ходит грыжи без…
Но замедляет каменные ноги…
Я не скажу «у смерти на пороге»,
Но статуса перемещенных лиц
Мы с ним давно уж удостоили-с…
Художник, книгу заложив ножом,
Ест курицу и помидор зеленый,
А я гляжу… Вот, пылью утомленный,
Он кажется мне шаржем, нет – шаржом
На положенье и мое. В квадрате…
Я лишь стройнее и многоволос…
Он мог бы малевать бы на Арбате,
Но вот ему в Париже привелос…

Поверь мне, Сашка

Дочке Саше

Кокто, волнообразный Жан,
Для общей массы парижан
Так неизвестным и остался.
Но в мире полусвета, где
Кокто был рыбою в воде,
Жан крайне громко раздавался…
Кокто смеялся, он кривлялся,
А Жан Марэ его любил,
Марэ он страстно отдавался,
А после – раненый ходил…
Надели глянец на героев:
Коктейли, слава, синема.
На самом деле их, изгоев,
Не знали в Paris-Panam(a)[1].
На самом деле лишь нацисты
И знаменитые воры
Сумели страстны и игристы
Взорвать мозги своей поры.
Послевоенная же бражка,
Где каждый третий – гей иль блядь,
Нет, не могли, поверь мне, Сашка,
Парижский люд собой пленять…

* * *

Возникшая на фоне капюшона.
Идет в чулочках белого нейлона.
Добыча педофила-маньяка.
Как ангел, и как перышко легка…
– Как Вас зовут, тревожная конфетка?
Куда идете? – спросит серый волк.
– А я иду, свободная нимфетка,
На ног нейлон спадает платья шелк.
– Я укушу Вас, можно? – Можно-можно!
Вы можете меня и покусать! —
Волк пахнет мазью, лыжной и сапожной,
А я учусь, способная, на «пять».

В бинокль

Индустриальный грохот слышен
В мое открытое окно.
Июль асфальтом жарким пышет,
В глазах от солнца мне темно.
В большую бабу лифчик впился,
Ее разрезали трусы,
И город предо мною лился,
Все его, восемь, полосы.
Туда – четыре, и обратно.
Еще и боковые два!