С Кириллом они пожали руки, прилегли на мгновение друг другу на грудь и хлопнули пару раз по спине друг друга.
– Скажи там пацанам, пусть ничего не присылают, зазря деньги не тратят, – сказал Дед. – Мне ничего не нужно, всего вдоволь. Мыла одного три куска. И еды не надо, тюремной хватает.
– Скажу, – заверил Кирилл и ушёл вечером около 18 часов, хотя их задержали-то раньше, в 17 часов. Государство украло у Кирилла ещё час свободы.
10 января ушел на свободу Владимир Тор. На кухне остались десятки начавшихуже подванивать пакетов с нарезанной колбасой. Поскольку он с 6-го держал не сухую, но мокрую голодовку, пакеты сдал на кухню. Kitchen boys догадались, впрочем, освободить колбасу из плена пластиковой упаковки, и она, быстро подсохнув, годилась в пищу. Стояла в сковороде на цинковом прилавке раздаточной. Кто хотел, тот брал, но не все брали, русский арестант придирчив.
Тор попрощался с Дедом за руку, сверкнув (или блеснув) чёрными глазами, пошёл в камеру собираться. Будет уже близко к полуночи, когда его выпустят, потому что взяли его ближе к полуночи в районе Манежной площади 31 декабря.
«Тор, хм, бог войны у древних германцев. Детство какое-то, ей-богу. Он же русский националист, а не германский, отчего же “Тор”? Пристало бы русскому националисту что-нибудь вроде Перуна. “Владимир Перун” звучит, впрочем, ещё инфантильнее. Ну, может, он псевдоним в детстве избрал, – простил Тора Дед. – “Перун” звучит близко к “пернатый”». «Двум пернатым в одной берлоге не ужиться!» – вспомнил Дед остроту покойного генерала Лебедя…
Вот кто был народная фигура… Убили ли Лебедя? Якобы вертолёт задел за линию высоковольтных передач и рухнул… Вот генерала Рохлина убили точно. Смерти трёх генералов… Это что же, все три случайности? Все, что называется, были непутёвые, все могли возглавить армейский мятеж; смерти эти подозрительны. Рохлин, Лебедь и третий, как его? Ты же у него, Дед, был в Ростове-на-Дону, в кабинете, перед самым твоим большим арестом в марте 2001-го. Как его? Трошев! Вот, Трошев! Крушение самолёта в Перми…
2
10-го ушёл на свободу и Костя Косякин. Ушёл в таком состоянии, что Дед подумал, разглядывая Костю в последний раз в столовой, тот с трудом поднялся, чтобы попрощаться, что Дед подумал: «Костя не жилец». Ссохшийся и зелёный, Костя собирался прямо из спецприёмника ехать в знакомую ему больницу.
– Сука судья, закрыл вас больного. Не имел, вообще-то, никакого права, – сказал Дед. – Зная, что вы больны.
