Подтвердить свои домыслы Ипат не в силах: ходить не может — из-за фронтового ранения в спину ноги парализовало, вроде здоровые, а не держат. Волочит за собой Ипат свои ноги, ровно две рыбины, и врачи в Острожске названия даже не могут определить болезни, не то что лечить. Но здоровый Гордей, который тоже помнит рассказ полоумного своего отца, только усмехается на доводы соседа и одногодка Ипата. «Чем еще жить обезноженному, как не выдумкой-надумкой, — жалючи объясняет старый охотник фантазии инвалида Ипата. — Рана-то, видно, и на голову повлияла».
Язык без костей, известное дело, а сам молчаливый Гордей много лет промышляет в Верхней Тайге, и добычливо. Бабы туда захаживают иной раз по ягоды до самой Небожихи — никакой колдовской силы не встретилось. Ученые ходили на проверку — никаких результатов. Сам хозяин тех мест Гордей Авдеевич Холодцов усмехается, если слышит про Заколдованный Обмет. «Моя бы воля, — басит Гордей в бороду, — сам бы всю тайгу заколдовал, чтобы не лезли в нее всякие нечистые».
Дотошному внуку Ипата много раз объясняли в Завали все это и повторяли слова Гордея. Нет же, Валик все лезет в спор. Неверно, мол, что не прислушиваются к словам его деда Ипата в деревне, и все! Особенно озлился городской настырный гость, когда увидел, что его деда нет в альбоме следопытов Завальской школы, где собраны рассказы о героическом прошлом деревни, о лучших людях и достижениях таежно-промыслового хозяйства. Устя была ближе всех, и Валентин Колокольцев почему-то счел нужным прежде всего предъявить претензии ей. И вот приходится Усте Сизых волей-неволей слушать доводы гостя в пользу фантазий деда Ипата.
«Интересно, конечно, Гоголь написал, а этот ловко подвел под книжку, — думала она сейчас, возвращая листик на нос — защита от загара. — Да мы тут тоже не просто ангарские водохлебы. В своих делах-то разбираемся не хуже, чем они в своих, городских».
А Валик повертел головой, оглядывая зелено-синие переливы Заангарья, и выпалил:
— И ты сама не пыталась найти хоть следы своего отца?
— Как сказать...
Устя растерялась. Она смиренно опустила ресницы, похожие на обгорелые хвоинки, сильней наслюнявила листик черемухи и прикрыла им веснушки на носу. Но Валик по запальчивости не почувствовал бестактности своего вопроса, тряхнул гривкой белесых волос и продолжал:
— Может, он где-нибудь там, в тайге, до сих пор... Живой! Только выбраться не может....
Книга хлопнула в руках у него, словно внутри находился пистон.
