Златоустый шут | страница 72

— А если мыши потребуется помощь льва, я пошлю за вами, мой верный Ладдзаро, — со слезами в голосе проговорила Паола.

— Addio[67], Ладдзаро, — еле слышно добавила она затем. — Да хранит вас Бог и все Его святые. Я стану молиться за вас и сохраню надежду, что однажды вновь увижусь с вами, мой друг.

— Addio, мадонна! — только и смог ответить я, и это были последние слова, которые я произнес перед тем, как торопливо покинул ее, скрывая охватившее меня волнение и с трудом сдерживая душившие меня рыдания.

Сколь значительную роль моя матушка — поистине святая женщина — ни играла бы в моей жизни, ее судьба никоим образом не связана напрямую с событиями, о которых идет речь в этой хронике. И я не собираюсь надоедать читателю подробным изложением того, что произошло в последующие два года в приобретенном на заработки шута Боккадоро маленьком домике неподалеку от Бьянкомонте. Да и стоит ли описывать, с какой радостью она встретила меня по возвращении, как она подтрунивала надо мною, когда я с усердием прирожденного земледельца обрабатывал принадлежащий нам клочок земли, и как она старалась облегчить мои душевные муки, с истинно материнской проницательностью догадываясь об их причине?

Именно в этот период поэтические способности, открывшиеся у меня в Пезаро, расцвели с такой неожиданной силой, и я нашел немалое удовлетворение и утешение в том, что выплеснул терзавшую мое сердце боль на бумагу. И все это время, днем ли, трудясь на пашне, ночью ли, сочиняя любовные стихи, ставшие впоследствии известными под названием «Le Rime di Boccadoro»[68], я терпеливо ждал вестей от мадонны Паолы. Я не знаю, что вселило в меня такую уверенность; быть может, пророческий инстинкт и в самом деле сродни поэтическому дару, а быть может, долгое ожидание придавало некий особенный смысл моему добровольному затворничеству. Так или иначе, но я ни секунды не сомневался в том, что однажды посыльный мадонны Паолы привезет мне кольцо Чезаре Борджа.

Это произошло осенью 1502 года. Однажды вечером, в начале октября, когда я сидел за ужином со своей матушкой, отдыхая после дневных трудов в поле, мы услышали дробный топот копыт, быстро приближавшийся к нашему домику. И еще задолго до того, как в дверь постучали, я уже догадался, что это означает. Моя матушка тревожно посмотрела на меня, и я ясно прочитал в ее глазах немой вопрос: «Разве мы ждем кого-то в такую пору?» Моя гончая зарычала и ощетинилась, а старый седовласый Сильвио, наш единственный слуга, с озабоченным видом выглянул из кухни. Желая развеять овладевшую моими домочадцами тревогу, я рассмеялся, встал со своего кресла и, подойдя к двери, широко распахнул ее.