— Объявите всем, что я ни с кем не заговорю до тех пор, пока не вознесу хвалу Господу за нашу блистательную победу, — приглушенным голосом пробормотал я из-под забрала. — Как только мы пересечем мост, немедленно расчистите мне дорогу.
Ничего не подозревавший албанец поспешил повиноваться, и, едва мост был опущен, он в сопровождении двух своих солдат оттеснил в сторону тех, кто спешил нам на встречу, включая мадонну Паолу и ее брата.
— Дорогу! — выкрикивал он. — Дорогу светлейшему синьору Пезаро!
Я беспрепятственно добрался до восточного крыла замка, спешился и, отмахнувшись от слуг, захотевших помочь мне разоружиться, в одиночестве поднялся по лестнице и постучался в дверь, за которой прятался синьор Джованни. Здесь меня уже ждали и немедленно впустили внутрь. Джованни все видел из окна своего кабинета; теперь его лицо пылало от возбуждения, и он весь дрожал, как осиновый лист, словно сам только что сражался с врагами. Однако заметив вмятины и бурые пятна на моих доспехах — немых свидетелей только что завершившегося кровавого побоища, — он отшатнулся от меня и слегка побледнел.
Он принялся восхвалять мою доблесть, говоря об огромной услуге, которую я оказал ему, и о благодарности, которую он всегда будет испытывать ко мне. Он глубоко сожалел, что за все годы, которые я провел при его дворе, он только сегодня узнал, чего я стою на самом деле. Вполуха слушая его, я стащил с головы шлем и с грохотом уронил его на пол — на большее у меня не хватило сил. Догадавшись, в каком состоянии я вернулся, он поспешил ко мне. С его помощью я избавился от доспехов, а затем он принес огромный серебряный таз и золотой кувшин, из которого поливал меня ароматной розовой водой, пока я смывал с себя запекшуюся корку пыли и пота. Потом он подал мне золотой кубок, наполненный до краев янтарного цвета вином, выпив которое я почувствовал себя так, как если бы заново родился. И все это время он непрестанно разглагольствовал о моей храбрости, выбирая при этом настолько слащавые выражения, что меня едва не тошнило от них, — уж лучше бы он пригрозил мне дыбой, если я когда-нибудь разболтаю о сегодняшнем маскараде.
Наконец настал черед вновь облачаться в черную с желтым пелерину и колпак с колокольчиками; делать было нечего: появись я сейчас в ином, непривычном для всех наряде, у придворных могли возникнуть подозрения. Джованни тоже понял это.
— Потерпи еще немного, — попросил он, подавая мне жалкое тряпье. — Клянусь, скоро ты сможешь навсегда забыть об этом, и Бьянкомонте, как я тебе обещал, вновь станет твоим. Синьор Пезаро держит свое слово, — горделиво добавил он.
