Застывший возле буфета Мариани с выпученными от ужаса глазами взирал на происходящее. Казалось, он лишился дара речи, и его лицо стало белым как мел. Можно ли представить себе, что он чувствовал, взирая на корчащиеся и подергивающиеся конечности своего сына, которые высовывались из пламени, быстро пожиравшего остатки одежды и саму плоть? Агония продолжалась недолго; последняя судорога исказила тело мальчика, затем оно бессильно обмякло, и жуткое, тошнотворное зловоние заполнило всю комнату.
— Пощадите, синьор, пощадите! — вырвался наконец крик боли у Мариани.
Резким движением губернатор Чезены выдернул пику из тела своей жертвы и возвратил ее стражнику. Затем он вернулся к своему креслу и вновь уселся в нем.
— Принеси вина, — небрежно, словно ничего не произошло, бросил он Мариани.
Наступила мертвенная, напряженная тишина, нарушаемая лишь шипением пламени факелов, укрепленных на стенах зала, как будто неведомое чудовище хищно облизывалось после кровавой трапезы.
Все присутствующие, включая офицеров, сидевших за столом вместе с Рамиро, оцепенели; как бы они ни привыкли к злодеяниям, творившимся в этом разбойничьем гнезде, только что разыгравшаяся трагедия не шла ни в какое сравнение с тем, что им доводилось видеть раньше. Их угрюмое молчание вновь вывело из себя мессера Рамиро. Он мрачно, исподлобья оглядел своих товарищей и громко выругался.
— Ты принесешь мне вино, свинья? — рявкнул он на почти бесчувственного Мариани, и в его голосе прозвучали столь угрожающие нотки, что старик, забыв о своем горе, схватил с буфетной полки другой кувшин и, двигаясь, как сомнамбула, поспешил обслужить своего кровожадного господина.
— Твои руки что-то дрожат сегодня, Мариани, — цинично усмехнулся Рамиро. — Ты, часом, не замерз? Если так, пойди погрейся к огоньку, — добавил он и, безжалостно рассмеявшись, ткнул пальцем в сторону пылавшего очага.
Мне случалось бывать свидетелем весьма мрачных происшествий, и я слышал столь жуткие истории, что они казались почти невероятными. Я читал о том, что происходило в былые времена при дворе синьора Бернабо Висконти[82] в Милане, но, по моему мнению, даже изувера Бернабо можно было назвать невинным агнцем в сравнении с губернатором Чезены. Почему только он был жив до сих пор? Как могло случиться, что ему не подсыпали яда в вино или не воткнули кинжал в спину? Этого я не в силах был понять. Неужели те, кем он окружил себя, были ничуть не лучше его самого? А может статься, феноменальная жестокость Рамиро внушала всем суеверный страх, так что никто не осмеливался поднять на него руку? Решение этой загадки я оставляю тем, кто лучше меня разбирается в тонкостях противоречивой человеческой природы.
