Надо ли говорить, какая огромная радость переполняла мою душу в тот день. Я готов был петь и плясать от восторга, и будущее представлялось мне столь же безоблачным и ясным, как холодное декабрьское небо над моей головой. Пускай мне суждено до конца дней своих работать, как простому крестьянину, — с такой подругой рядом это было несравненно лучше, чем царствовать на троне, но без нее. Слава Богу за все! Созданный Им мир оказался не так уж плох, в конце концов. Да что там говорить, этот мир был чертовски хорош, настолько хорош, что и на Небесах навряд ли могло быть лучше.
Предаваясь подобным мечтаниям, я прошел, наверное, половину расстояния до Каттолики, как вдруг заметил впереди группу всадников, быстро приближавшихся ко мне. Поначалу я не придал этому большого значения: даже если это были люди, посланные из Пезаро на поиски исчезнувшего тела мадонны Паолы Сфорца ди Сантафьор, какое отношение имеет к этому происшествию идущий по своим делам Ладдзаро Бьянкомонте? Нас разделяло не более сотни шагов, когда я наконец решил присмотреться к ним. То, что я увидел, заставило меня застыть на месте и наполнило мою душу безотчетным страхом — небольшую кавалькаду, состоявшую примерно из двух десятков всадников, возглавлял губернатор Чезены собственной персоной. Он тоже заметил меня и, что самое плохое, сразу же узнал. Он пришпорил свою лошадь и поскакал прямо на меня, словно намеревался растоптать копытами. Но, не доезжая трех шагов, он резко затормозил и подозрительно оглядел меня с головы до пят.
— Черт побери! — взревел он. — Никак это ты, Боккадоро?
— Меня уже давно все называют Бьянкомонте, ваше превосходительство, — вежливо напомнил ему я — не стоило выводить его из себя.
— Мне плевать на то, как тебя называют другие, — презрительно огрызнулся он. — Откуда ты бредешь?
— Из Пезаро, — сказал правду я.
— Из Пезаро? — удивился он. — Но ведь ты направляешься как раз в сторону Пезаро.
— Верно. Я шел в Каттолику, но сбился с пути, пытаясь сократить его, и теперь хочу вернуться на большую дорогу.
Мое объяснение, казалось, удовлетворило его, и он спросил меня, в котором часу я покинул Пезаро.
— Поздно вечером, — сказал я после секундного колебания, что не укрылось от него.
— В таком случае, — предположил он, — тебе, наверное, ничего не известно о том, что произошло в Пезаро.
Я посмотрел на него так, как если бы его слова удивили меня.
— Если вы имеете в виду смерть мадонны Паолы, то вчера об этом было много разговоров.
