Яркий свет девятилинейной двухфитильной лампы заливал помещение чуть голубоватым светом. На миг ослепленная контрастом она крепко зажмурила глаза.
А когда вновь открыла, обратила внимание не на освещенность комнаты, а на красивую женщину с черным венцом из косы на голове и в черном креповом платье с высоким, наглухо застегнутым воротником, отделанным белой кружевной каймой. Строгое платье ярко очерчивало линии стройной фигуры, подчеркивая приятную умеренность форм. Женщина смотрела на Софью, как показалось, участливо-сострадательно, в надежде своим взглядом скорее расположить гостью к себе и одновременно как бы извиниться за, может быть, излишнюю конспиративность.
Но она не приняла этого наигранного участия. Оскорбленная недоверием, дальняя родственница знаменитых шляхтичей гневными глазами искала того, кто, командуя армией, ведет себя как последний трус. И она увидела его. Крупный, плечистый, с короткой шеей и почти квадратным из-за сильно выпирающих скул задубленным лицом. Она узнала его по фотографии, которую ей показывали.
Но вида не подала, не сделала первая шаг к столу, за которым уютно восседало трое мужчин. Несмотря на то что пауза затянулась, Софья, помня ультиматум Филиппа, упрямо молчала, хотя с ее языка готовы были сорваться слова упрека.
— У нас на Руси обычай есть такой, — наконец заговорил Бурков, вперив недобрый взгляд в замкнутое лицо приведенной (а она отметила про себя, что голос у него от чрезмерного питья и курева низкий, сиплый). — Когда в дом заходят, говорят «здрасте».
Она повернулась, взглянула на усатого и его дружков, те картинно выстроились за ее спиной. Филипп, то ли не успев, то ли не думая прятать наган, машинально поднял дуло на уровень головы, но вовремя опомнился.
Однако горожанка продолжала смотреть в лицо казака. Наконец она поняла, что он не способен что-либо прочесть в ее взгляде, и выразительно приложила палец к губам. Тут только до Филиппа дошел смысл ее мимики. Немного смущаясь, он разрешил:
— Ну, факт, говори сколько хочешь.
Софья Казимировна даже не удостоила его своим вниманием. Она резко направилась к столу, не выговаривая, а швыряя в лицо этим штабным слова гнева и сарказма:
— У нас тоже, гражданин Бурков, принято здороваться при входе в дом. Но вы же доставили меня как арестантку, как задержанного лазутчика. И это после того, как познакомились с моими документами и за целый день имели возможность убедиться, что никаких чекистов, чоновцев или фараонов я с собой не привела…
