— Сейчас вы сойдете, Джек, или я вам помогу, — захрипел он.
Поезд замедлил движение, мы подъезжали к Порт-Уэйну. В относительной тишине голос его звучал громко, но сам он не трогался с места: вероятно, был чересчур слаб. Мы следили друг за другом. Вдоль поезда прошли рабочие, проверяя тормозные колодки. Локомотив мрачно пыхтел в голове состава. Никто не сел в наш вагон. Проводник, закрыв за собой дверь тамбура, прошел по коридору. Поезд медленно выскользнул из едва освещенного крытого перрона и, набрав ход, втянулся в долгую темноту.
Последующее длилось, наверное, пять или шесть часов, но поскольку у меня не осталось ощущения, что я прожил все это в действительном мире, оно вполне могло длиться пять минут или пять лет. Это был поединок, медленный, кропотливый, невыразимый и страшный. Атмосфера ирреальности, в которой я провел весь день, сгустилась, стала более напряженной и непереносимой. Я вцепился в подлокотники кресла, чтобы не сорваться в дрейф, чтобы удержаться в мире живых. Но временами силы иссякали, я расслаблялся и начинал потихоньку соскальзывать. Мне становилось легче, потому что больше не о чем было заботиться. Затем резким напряжением воли я собирался и возвращался в курительную комнату.
Я заметил вдруг, что перестаю его ненавидеть, перестаю воспринимать, как чуждое; осознав это, я задрожал, и струйки пота потекли у меня по вискам.
Вероятно, он подметил мою внезапную слабость, поскольку начал говорить тихим, почти мягким голосом:
— Теперь вам лучше уйти.
— О нет! я не уйду, — заверил я его.
— Как пожелаете, Джек.
Это было дружеское соглашение. Он читал во мне и хотел помочь. Он жалел меня. Мне лучше было уйти, пока не стало чересчур поздно. Мне лучше было уйти… чтобы он снова смог обрести Элен. Я испустил слабый крик и выпрямился:
— Что вам от нее нужно? — спросил я дрожащим голосом. — Забрать душу?
Он бросил на меня ошалевший взгляд — взгляд животного, наказываемого за вину, которую оно не осознает. Я был в полуобморочном состоянии, но продолжил:
— Для вас она потеряна. Она перенесла на меня свое доверие.
Он завыл, как вырвавшийся из ада:
— Вы лжец! — Его голос леденил мне кости.
— Она испытывает доверие ко мне, — повторил я. — Вы уже не имеете над ней никакой власти. Она спасена!
Его лицо побледнело еще больше, но он сумел овладеть собой, и снова я почувствовал, как меня затопляет нечеловеческое безразличие, смешанное со слабостью. Какой во всем этом смысл? Какой?
