Когда выбираешь леску, чтобы снять пойманную рыбу, резинка растягивается, а грузило остается на дне, затем осторожно отпускаешь леску, и резинка сама утягивает ее на дно. Эту современную снасть ловко забросил молчаливый шофер, а у колокольчика, защитив его от ветра полами ватника, пристроился Сергей Иванович. Шофер же забросил вторую донку, а мне протянул бамбуковое удилище.
Солнце поднялось высоко и начало припекать. У острия косы заплескались крупные карпы, порой выбрасывая из воды свои литые тела. И каждый взлет карпа на воздух вызывал дружный ответный подскок сутулых ворон, озабоченно вышагивающих по косе. Время карпа еще не пришло, он начнет брать недели через две, а вот караси уже берут — набитые икрой, налитые молоками, — только не у меня и не у шофера, а у одного лишь Сергея Ивановича. То и дело тоненько звякал колокольчик, Сергей Иванович подсекал и спокойно, размеренно выматывал лесу, на крючке тяжело и неподвижно висел крупный карась. Наживка у нас была общая — толстые дождевые черви, но караси отдавали предпочтение современной снасти.
Раздразнив меня, Сергей Иванович уступил мне свою донку. Обмениваясь с ним удочками, я вдруг открыл его земной, а не символический образ. Сергей Иванович был коренаст, плечист, смугловат, на его рябоватом терпеливом лице сияли беззащитные глаза мечтателя.
Настал и мой час. Я отыгрался за все неудачи. Случалось, и по два карася сразу таскал, да еще довеском извивался на крючке какой-нибудь пескаришко или ершик.
Для меня очень многое связано с рыбалкой. И дивные плещеевские зори, и сумасшедший азарт великой ловли на проводку в излучинах Усолки, и мистическое лучение, когда я еще не знал вредности этого красивого лова, костры, ночевки в стогах сена, встречи с неожиданными прекрасными людьми. Пустые часы у воды не дарят меня воспоминаниями, все значительное, важное и волнующее, что у меня связано с рыбалкой, происходило в пору щедрого лова. И сейчас, когда тренькал колокольчик и мои пальцы, машинально произведя подсечку, ощущали тяжесть карася где-то там, в глубине воды, и я начинал выбирать леску, утрачивая эту тяжесть, потому что карась всплывал, я перестал обманывать себя: как ни крути, как ни уходи от истины, не слова покинули меня, а то, что их порождает. Напряжение жизни ослабло во мне, вот в чем правда.
Да, я испытывал сейчас азарт, радость, упоение, но все это было лишь тенью былого азарта, радости, упоения. Да, я ликовал, охватывая пятерней холодное, гладкое, плотное тело рыбы, но то было блеклое, бессильное ликование усталости. Да, во мне пробуждалось былое, но тускло, на спокойном дыхании. Я был вроде бы прежний, но все во мне оставалось в уменьшенном масштабе. Я обманывался, принимая свои нынешние чувствица за былой накал.
