— Алешка, отдай… прекрати, дуралей! — Но тот, уже ничего не соображая, стал бороться с Никитой.
Шпага заходила ходуном, со свистом разрубая воздух.
— Это не по правилам! — вмешался Саша. — А вы лучше уйдите! — посоветовал он Котову.
Но штык-юнкер, как зачарованный, смотрел на дерущихся курсантов, на лице его было написано злорадство, мол, ужо это тебе так не пройдет!
Наконец Белов разжал белые от натуги Алешины пальцы, шпага взметнулась вверх и сорвала парик с головы Котова. Описав кривую, парик упал прямо в руки к Никите. Он с изумлением посмотрел на парик, потом на лысую, как кувшин, голову штык-юнкера, и неожиданно для себя громко захохотал.
Может быть, этот смех чем-то обидел Алешу, а скорее всего странно лысая, словно с чужим лицом голова решила дело, только он вдруг передернулся брезгливо и с криком «Ах ты!» что есть силы ударил по сизой котовской щеке. От неожиданности тот так и вмазался в стену.
Издали раздался голос директора школы.
— Корсак! — кричал он, и рожденное коридором эхо усиливало его крик.
Видя приближающегося директора, друзья стали поспешно приводить себя в порядок. Котов поднял с полу парик, напялил его на голову, с ненавистью глядя на Алешу. Но директору некогда было рассматривать эту живописную группу.
— Корсак, бегом!.. В мой кабинет!.. — голос директора прерывался от быстрой ходьбы, — Анна Гавриловна Бестужева пожаловать изволили… с визитом. Живо!
— Она же в Петербурге была, — простонал Алеша, беспомощно посмотрел на друзей и бросился вперед за директором.
Котов ощупал щеку, хмыкнул злобно и ушел в свой кабинет…
Директор распахнул перед Алешей дверь своего кабинета, подтолкнул юношу вперед и проговорил, слащаво улыбаясь:
— Корсак… жаждал лицезреть… Кланяйся, — он незаметно ударил Алешу по спине. — А сейчас позвольте вас оставить. Дела… Младые отроки столь резвы… — он хихикнул и затворил за собой дверь.
Бестужева, очень нарядная сорокалетняя дама с живым, умным лицом, сидела у окна в кресле и с ласковой улыбкой смотрела на Алешу. Тот переминался, не смея поднять головы, потом нерешительно сделал два шага вперед и замер истуканом.
— Ну здравствуй, голубь мой. Хорош. Повзрослел, возмужал. А как театр? Не бросил без меня лицедействовать?
— Кто ж меня с этой каторги отпустит? — прошептал Алеша.
— Ну, ну… зачем так говорить? Театр украшает жизнь. Когда спектакль?
— Сегодня. В десять…
— Кого представляешь?
— Камеристку, мадмуазель Анну из оперы «Гонимая любовь».
