Великому князю подали бутоньерку из роз на белом поясе. Он укрепил ее на чреслах юноши, скрыв под бутонами роз столь вожделенную для собравшихся мужественность Адониса. Молодой человек вскинул руки ввысь, и грянул величальный хор.
Стекольщик сжимал стамеску, как кинжал Занда.
— Кончать!.. — шептал он пересмякшим ртом. — Всех кончать!..
…Тюремная камера.
— Ах, притвора-притвора!.. — услышал Старков радостный голос Марии Александровны. — Делает вид, что спит, а ресницы шевелятся!..
— Никакого вида я не делал, — лениво-тягучим голосом, за которым таилось неиссякшее раздражение, отозвался Старков. — Просто кое-что вспомнилось.
— Расскажите!
— Да нет. Противно. — Он повернулся на локте и пристально посмотрел на Марию Александровну. — Выборы Адониса.
— Адониса? — Она не сразу сообразила, о чем идет речь. — Ах, эта офицерская шутка!.. Откуда вы о ней знаете?
— Наблюдал однажды. Когда стекла вставлял во дворце.
— Я не любительница дионисийских игр, — покачала головой Мария Александровна. — Но ведь каждый по-своему с ума сходит.
— Вы считаете это игрой? А по-моему, свинство. И неудивительно, что у вашего мужа аховая репутация.
— Как же так? — проговорила она недоуменно, по-детски хлопая глазами. — В том кругу, где мы вращались, его считали рыцарем без страха и упрека.
— Я не говорю, что он крал столовые ложки или передергивал в картах. — Старков закусил удила. — Но как военачальник он признавал лишь один маневр — с тыла.
За узким лобиком совершался непосильный труд мысли. Она то вскидывала на него доверчивые глаза, то потупляла и вдруг рассмеялась — легко и молодо.
— Ах, какая чушь!.. Я даже не поняла сразу. Как люди недобры! Это глупая сплетня. Кирилл Михайлович был эстет, он любил все красивое: женщин, лошадей, молодость во всех проявлениях, китайские вазы, севрский фарфор, английский пейзаж. Он был, как бы поточнее выразиться, человеком очень сильной жизни.
— Слишком сильной, — не удержался Старков.
— Да! — Она не обратила внимания на его замечание. — Он каждый кубок осушал до дна. Так он воевал, так любил, так играл в теннис, охотился, скакал на лошадях. Он, кстати, был лучшим всадником среди Романовых…
— Да, что-что, а это они умеют, — съехидничал Старков.
— Не все, — серьезно возразила Мария Александровна. — Кирилл перепивал всех молодых офицеров, но никто не видел его пьяным. Он стал чувствовать возраст в последнее время и потянулся к молодым. Ему нравилось прикосновение к свежей, юной жизни. Боже мой, и Лев Николаевич Толстой восхищался глупой гусарской юностью и завидовал ей.
