— Ты там нужнее, — горячо дыша ему в лицо, убеждал санитар. — Сколько еще недобитков кровь народную сосут. Уходи, Митяй, уходи, наш мститель!
Он накинул на Старкова шинель, все трое покинули камеру и двинулись гуськом по темным переходам, едва подсвеченным луной из узеньких окошек.
Потом они вошли в сырой, вовсе темный тоннель, в конце которого брезжил просвет.
— Ступай дальше один, — шепнул санитар Старкову. — Нам туда нельзя. Иди все прямо и прямо, тоннель тебя сам приведет.
Он обнял Старкова и скрылся.
Старков пошел вперед, наступая в какие-то лужи, спотыкаясь о выбоины, коряги. Тоннель отчетливо тянул вверх. Затем он уперся в дощатую преграду. Вез труда оторвав изгнившие доски, Старков вырвался из земляного плена в предрассветную ясность утра.
Он стоял на помосте виселицы, перед ним чуть раскачивалась веревочная петля, за которую держался палач. А по сторонам недвижимо, словно высеченные из камня, высились фигуры прокурора, начальника тюрьмы, врача, священника, стражей…
…Старков вскрикнул и проснулся.
Карцер. Утро глядело в мрачную щель голубизной высокого окошка. Он не сразу вспомнил, где находится. Оглядывает свои «хоромы», и к нему возвращается память о вчерашнем дне и о поманившем его свободой сне.
Он тяжело поднялся. Поискал умыться и нечего не нашел.
Постоял, раздумывая, и, встряхнувшись, стал делать гимнастику. Но после двух-трех вздохов и выдохов растерянно остановился, вспомнив и последнее: сегодня конец.
— Зачем?.. — произнес он вслух и сам себе ответил: — Перед смертью не надышишься.
И с этой шуткой висельника вернулась к нему его невероятная выдержка. Он продолжал упражнения: приседания, повороты, бег на месте.
Он еще «не добежал», когда за ним пришли: начальник тюрьмы, врач, надзиратель карцера и двое низших служителей.
— Уже? — спросил Старков. — А мне дадут зайти в камеру?
— Зачем? — спросил начальник тюрьмы.
— Побриться. Помыться. Я хочу быть в порядке.
— Вы были бы в порядке, если бы не учинили скандал. Такие выходки расцениваются как бунт.
— Дайте руку, — сказал врач.
Он посчитал пульс.
— Вы сделали всю гимнастику?
— Да. Успел.
— Тогда нормально.
Он вынул стетоскоп и послушал сердце арестанта.
— Ну и насос у вас! — сказал восхищенно.
— Никогда не жаловался.
— Что вчера случилось? Сдали нервы?
— С нервами у меня все в порядке. Но я не допускаю ни тюремного, ни вельможного хамства.
— Но-но, полегче! — одернул его начальник тюрьмы.
— Вы уже ничего не можете мне сделать, — насмешливо сказал Старков. — Кончилась ваша власть.
