Пролистав без особого энтузиазма книгу о пауках, он отбросил ее на стол и вышел на лестницу. Постояв и послушав несколько секунд, он сбежал по узкому верхнему пролету лестницы, а затем по более широкому нижнему пролету, после чего вновь заглянул в кухню. Она была такой же пустой и унылой, как раньше.
Прошло немало времени, прежде чем он набрался смелости постучаться в кабинета отца.
Томас Крэг сидел за письменным столом со сложенными перед собой на домовой книге руками. Он был высоким мускулистым человеком с копной темных посеребренных волос, с большими, широко раскрытыми бледно-голубыми глазами и всегда румяной, но ставшей теперь необычно бледной кожей.
— Отец? — Голос Адама был робким.
Ответа не последовало.
— Отец, где мать?
Наконец отец оторвал взгляд от стола. Под каждой скулой, в том месте, где лицо покоилось на скрещенных пальцах рук, образовался странный треугольник мертвенно-бледной кожи. Отец распрямился, тяжело опершись локтями о стол, и прокашлялся, будто какое-то мгновение ему было трудно говорить.
— Она ушла, — произнес наконец он безжизненным голосом.
— Ушла? — Адам непонимающе повторил произнесенное слово.
— Ушла. — Томас вновь опустил лицо на руки.
Его сын неуклюже переступал с ноги на ногу. Под ложечкой возникла необъяснимая боль. Он не осмелился вновь взглянуть в лицо отца, устремив взгляд на собственные поношенные парусиновые туфли.
Томас тяжело вздохнул. Он вновь поднял глаза.
— Миссис Бэррон сочла необходимым заявить о своем увольнении, — сказал он, — так что мы, видимо, остались одни.
У Адама перехватило дыхание. Когда он заговорил, его голос был очень тихим.
— Куда ушла мать?
— Не знаю. И не хочу знать. — Томас резким движением поднялся из-за стола. Отодвинув назад стул, он подошел к окну и остановился, вглядываясь в сад. — Твоя мать, Адам, совершила тяжкий грех. В глазах Господа и в моих глазах она больше не является членом нашей семьи. Я не хочу, чтобы ее имя когда-либо упоминалось в этом доме. Иди к себе и молись, чтобы ее пороки не совратили тебя. Вечер без ужина тебе не повредит. — Он не поворачивался.
Адам смотрел на него, едва понимая сказанное.
— Но, отец, куда же она пошла? — В его груди поднимались небольшие панические волны душевного страдания. Он действительно очень нуждался в матери.
— Иди к себе! — Голос Томаса, отягощенного собственным горем, гневом и непониманием, лишь на мгновение выдал глубину переживаемых им эмоций.
Адам более не пытался спрашивать его. Повернувшись, он выбежал в холл, затем через кухню в сад. Становилось темно, но он не испытывал колебаний. Обогнув дом, он вновь побежал по пустынной улице к реке. Он спотыкался в темноте о камни, чувствуя, что его ноги соскальзывали в ледяную воду, но он, не колеблясь, бросился в лес и взобрался на гору как можно выше.
