. Я решила, что буду зарабатывать на жизнь именно так. Я рассказывала, что поселилась во Франции, чтобы забыть Англию. Жозефина верила. А потом как-то раз я все ей рассказала: про великую любовь моего отца, про то, кто моя мать… Про мое детство в красных коридорах Букингемского дворца, как я гукала и училась ходить на пушистых коврах, про утренний реверанс Ее Величеству Королеве-матери… Я была незаконным ребенком, бастардом, который прятался в задних комнатах, — но при этом я — дитя любви, добавила я смеясь, чтобы рассеять грустное впечатление от моего рассказа… Жозефина…
У них остался кусочек прошлого — альбом фотографий, былых страхов, хохота в парикмахерской, пригоревших пирогов, индеек с каштанами, фильмов, которые они смотрели, вытирая слезы, надежд и откровений на берегу бассейна. Я все могу ей сказать. Она меня слушает. И смотрит добрым, ласковым, уверенным взглядом.
Похожий взгляд у человека в красной клетчатой аляске».
Она шлепнула себя по губам и помчалась на штурм лестницы, ведущей с пляжа.
Дома, на кухне, ее ждал Гэри.
У него были ключи, и он приходил когда заблагорассудится.
Однажды она спросила его: «А тебе не приходило в голову, что я могу быть не одна?» Он удивленно уставился на нее: «Хм… Нет…» — «И тем не менее! Со мной вполне может такое случиться». — «Ладно, в следующий раз войду на цыпочках!» — «Не уверена, что этого достаточно. Я всегда звоню тебе, прежде чем прийти».
Он слегка улыбнулся, что означало: ты моя мать, ты не должна валяться в постели с мужчинами. Она внезапно почувствовала себя очень старой. «Но мне всего сорок один год, Гэри!» — «Но это немало, ведь так?» — «Не сказала бы! Трахаться можно до восьмидесяти шести, и это входит в мои планы!» — «А ты не боишься, что потом костей не соберешь?» — озабоченно поинтересовался он.
Он удивленно поднял бровь, когда она сняла шапочку и встряхнула мокрыми волосами.
— Ты ходила в бассейн?
— Гораздо лучше. Ездила в Хэмпстед-Хит.
— Хочешь яичницу с беконом, грибами, сосиской, помидором и картошкой? Могу приготовить тебе завтрак…
— Of course, my love! Ты давно здесь?
— Надо поговорить! Срочно!
— Ты серьезно?
— Угу…
— Но я успею принять душ?
— Угу…
— Кончай угукать, ты не сова!
— Угу…
Ширли кинула в сына шапкой, но он, хохоча, увернулся.
— Тебе надо помыться, мамуль, ты пахнешь тиной.
— Ох! В самом деле?
— Да-да. И это не очень сексуально!
Он защитился рукой — мать собиралась его шлепнуть, — и она, смеясь, направилась в душ.
