— Прибалт? — Воронов мне, кажется, не очень поверил. — Хотя он же вроде бы из госбезопасности?
— Понятия не имею, кто он сейчас, — ответил я. — Он станет министром внутренних дел. Дмитрий Язов…
— Этот может, — качнул подбородком Воронов. — Кремень-человек. Кто еще?
— Янаев, не помню ни имени, ни отчества…
— Генка? Массовик-затейник? Как же, помню. Молодежью все занимался. Ничего про него сказать не могу. Вроде бы совсем безобидный. Еще кто?
— Бакланов…
— Машиностроитель? Серьезный мужик. Еще?
— Еще ваш однофамилец, Георгий Сергеевич. Павлов Валентин… не помню отчества — финансист. Первоначально ставленник Горбачева и тех людей, что стояли за Михаилом Сергеевичем. Проведет очень непопулярную в народе денежную реформу, вызвав в массах буквально бешенство. Притом, что прекрасно знал на примере Бирмы, где такая же реформа была проведена в прошедшем — восемьдесят седьмом — году, что, кроме народных волнений, никакого эффекта она не даст. Думаю, эта реформа была ценой за назначение на пост премьер-министра. Потом-то он поймет, куда тащут страну «перестройщики», примкнет к заговорщикам. Ну и еще Крючков Владимир… отчества тоже не помню.
— КГБ?
— Да.
— Ну этот понятен. Креатура Андропова. Странно, что пошел против Горбачева, видимо окончательно всех говорун достанет. Все?
— Нет, там еще кто-то будет от аграриев, промышленников — не помню точно. Они для массовки и придания перевороту видимости законности и народности.
— Понятно, — заключил Павлов. — И тогда, ты считаешь, будет лучший момент для нашего выхода?
В комнату вошли Изотов с Захаром, принесли пахучий чай и уселись на свои места за круглым столом. Зазвенели ложечки по стаканам.
— Ну, другого времени пока не вижу, — ответил я. — Раньше — просто отберут деньги, позже — своруют.
— Наши — могут, — подтвердил мои ожидания Воронов. — И отобрать и своровать.
— Эх, надеялся поучаствовать, — вздохнул Павлов. — Видимо, не успею. Старость не даст.
— Да ты-то, Георгий, еще огурец хоть куда, не то что я, — Геннадий Иванович положил на стол свои руки — с искривленными артритом, дрожащими пальцами. — Видишь, какие клешни себе отрастил?
— Знатные, — похвалил его Павлов. — Но помнится мне, хотели мы с ребятками еще кое о чем поговорить.
И старики на нас навалились. Они говорили странной разноголосицей: начинал фразу один, подхватывал другой, а заканчивал ее третий. Они помогали друг другу, развивали мысль — кажется, давно отрепетировали свое выступление.
